"Можно выклянчить все! Деньги, славу, власть, но только не Родину… Особенно такую, как моя Россия"
Первое официальное явление Мэри-Сью. Пола Смит, 1974 год.
читать дальшеФандом: Star Trek
Название: A Trekkie's Tale
Автор: Paula Smith
Перевод: Спектр aka loony_spectre
Герои: Мэри Сью, Кирк, Спок, Маккой, Скотт
Рейтинг: G
Категория: юмор
Саммари: Отсюда началось победоносное шествие Мэри Сью по фандомам всех мастей...
Дисклеймер: Персонажи Star Trek принадлежат Джину Родденберри
Warning: Смерть персонажа (sic!)
Ух ты, господи боже мой, круто как! - подумала Мэри Сью, поднявшись на мостик "Энтерпрайза". - Я самый молодой лейтенант флота - мне всего пятнадцать с половиной лет!"
К ней подошел капитан Кирк.
- О, лейтенант, я безумно в вас влюблен. Вы хотите переспать со мной?
- Капитан! Я не из таких!
- Вы правы. И я уважаю вас за это. Вот, поуправляйте кораблем минуточку, пока я схожу приготовить для нас кофе.
На мостике появился мистер Спок.
- Что вы делаете в командирском кресле, лейтенант?
- Капитан сказал мне сюда сесть.
- Безупречная логика. Я восхищен вашим разумом.
Капитан Кирк, мистер Спок, доктор Маккой и мистер Скотт вместе с лейтенантом Мэри Сью телепортировались на Ригель XXXVII. На них напали зеленые андроиды и посадили всех в тюрьму. В момент слабости лейтенант Мэри Сью рассказала мистеру Споку, что она тоже наполовину вулканка. Быстро оправившись, она взломала заколкой замок на двери, и они все сбежали назад на корабль.
Но по возвращении доктор Маккой объявил, что лейтенант Мэри Сью обнаружила, что все, кто спускался на поверхность, заразился тяжелой формой бешеной лихорадки, сама Мэри Сью - в меньшей степени. Пока четверо старших офицеров отлеживались в лазарете, Мэри Сью управляла кораблем, и управляла так замечательно, что получила Нобелевскую премию мира, вулканский Орден Мужества и тральфамадорианский Орден Крутых Парней.
Однако болезнь все же поразила Мэри Сью, и вылечить ее не удалось. Капитан Кирк, мистер Спок, доктор Маккой и мистер Скотт стояли вокруг ее постели и, не стесняясь слез, оплакивали потерю ее прекрасной юности и юной красоты, интеллекта, способностей и прочих добродетелей. Экипаж "Энтерпрайза" и по сей день отмечает ее день рождения как праздник.
Отсюда
Научные размышления о сабже
читать дальшеОпределение
Мэри Сью (Mary Sue) – оригинальный персонаж, согласно общему мнению, являющийся воплощением либо самого автора, либо того, какой автор хотела бы быть. Мэри Сью обычно легко вычислить, поскольку они все как одна сногсшибательно прекрасны и неописуемо умны. Как правило, у них весьма необычный цвет глаз и волос, сложное мелодично звучащее имя, бурное прошлое и сверхъестественные способности. Обычно они появляются, затмевают всех и вся, ложатся в постель с теми героями канона, которых автор больше всего хотела бы видеть голыми в ванной, а затем спасают мир. Вслед за спасением мира они либо выходят за облюбованного канонического героя замуж, либо погибают героической смертью под дружные рыдания остальных персонажей. Мэри Сью не любят ни в одном фандоме, в основном потому, что читать фики людей побуждает интерес к каноническим, а не оригинальным персонажам, как бы красивы и потрясающе умны последние ни были. Развитию сюжета они тоже не особенно помогают, учитывая, что они – само совершенство, и по всем признакам понятно, что мир таки будет спасен. Мэри Сью существуют не только в женской, но и в мужской ипостаси, и их роль не всегда ограничивается фанфиками. Не все Мэри Сью плохи, попадаются и те, которым удается скромно держаться в тени и со временем превратиться в полноправных зрелых персонажей. Но таких считанные единицы.
Проблема самоописания
Я постоянно слышала, что описание своего образа - бич фанфикшенов, и рассказы, где встречается это явление - плохи по определению. Я тоже в это верила - почти целых полгода.
По сути дела, если бы это была правда, осудить пришлось бы все фанфикшены. Во всех героев, которых мы описываем, мы вкладываем частичку себя. Это единственный способ оживить персонажи. Если мы не вкладываем в них себя, они окажутся в лучшем случае незапоминающимися плоскими фигурками. Трюк в том, чтобы правильно смешивать собственные черты в разных пропорциях, чтобы герои не становились бездумными копиями нас самих.
Это легко, когда речь идет о фанфикшенах, так как характеры и отношения персонажей уже определены. Сложнее с новыми героями - они должны быть уникальными, и у нас нет готовой модели для их создания. Это приводит к распространенной ошибке, а именно: новый персонаж автоматически наделяется характером автора.
Фрейд полагал, что самоописание лежит в основе вообще всей литературы, и все сюжеты есть исполнение желаний автора. Единственное различие в том, насколько успешно он маскируется, прикрывая это социальной ценностью произведения. В широком смысле, с этим нельзя не согласиться.
Таким образом, во всех персонажах имеется немного самоописания, и то, что мы называем самоописанием, есть только преувеличенная степень нормального и полезного литературного приема. Это хорошо, если используется в меру. Так почему же явное самоописание принимается так негативно?
Ответ - "мэрисьюизм". Термин произошел, вероятно, от ранних фанфикшенов по сериалу Star Trek. Обращусь к Мелиссе Уилсон, которая написала отличный "Тест на Мэри-Сьюизм" (missy.reimer.com/library/marysue.html и Путеводитель Доктора Мерлина по фанфикшену" (missy.reimer.com/library/guide.html):
Вы уже знаете Мэри Сью. Мэри Сью - веселое, яркое, полезное шестнадцатилетнее создание, лучик света на корабле. Весь корабль любит Мэри Сью, потому что Мэри Сью хороша во всем. Мэри Сью - инженер, врач, хороший лидер, превосходный повар и, как правило, прекрасная певица. У Мэри Сью часто проявляются особые дарования, например телепатия, предвидение или магические способности. Если Мэри Сью очень юна, она часто дочь одного или двух известных персонажей. Если она постарше, то она обычно оказывается к концу в постели с любимым героем автора. Ее имя - часто первое или второе имя автора, или его ник в интернете, или любимое прозвище. В конце истории Мэри Сью выходит замуж за выбранного героя, принимая всеобщие поздравления и восхищения, либо же умирает, сопровождаемая глубоким трауром. Читатель, со своей стороны, только рад.
Если Мэри Сью - девушка, то это веселая, всеобщая любимица, которая никогда не страдает ПМС и служит источником вдохновения для всех вокруг. Если герой этого типа мужского пола (знаменитый Марти-Сью), он - задумчивый, любящий уединение тип, совершенно не обращающий внимание на славу, от которой у него одни неприятности. Притом что у него прекрасно получается все начинания, даже когда он игнорирует общепринятые правила. В конце он получает уважение всех авторитетных фигур.
У него также случаются ужасные приступы вины из-за вещей, в которых не было его ошибки и которые он вообще не мог контролировать. Все вокруг знают, что он ни в чем не виноват, но он настаивает на своих мучениях и тоскует все ночи напролет. Это дешевая уловка, чтобы найти причину для тоски, переоценки ценностей и глубокой задумчивости совершенно без причины, только чтобы наложить на героя ответственность за что-то неправильное. Часто это используется, чтобы герой стал необщительным и презираемым, из-за того что он замучен виной или морально травмирован. Мэри Сью не может сделать ничего даже отдаленно плохого без целой кучи объяснений и оправданий.
Некоторые авторы думают, что они могут избежать обвинения в мэрисьюизме, заставляя своих героев страдать. Частый результат - утомительные мучения, сопровождаемые потоками жалости к себе и сочувствия других персонажей. Читателям это надоедает так же, как и постоянное исполнение желаний героя, потому что по существу это одно и то же. Во всех этих "страданиях" отражается старая добрая фантазия: "Когда я умру, вы все пожалеете, что плохо ко мне относились".
Другое характерное оправдание "мэрисьюистов": "Эта героиня не я, она просто напоминает меня, разговаривает как я, носит мое имя и делает все то, что мне хотелось бы делать" (Да, это именно так). Или: "Моя героиня не идеализированное олицетворение - она переняла кучу недостатков". Или: "Она не совершенна - есть очень много вещей, которых она не умеет". К сожалению, под "недостатками" часто понимается: "Она слишком сильно заботится о своих друзьях" или "Он пытается все делать как можно лучше, на грани возможностей". И под вещами, которые она "не умеет делать", понимается неумение играть на банджо, чтобы спасти свою жизнь, и другие навыки, которые не играют роли в сюжете.
Проблема с явным самоописанием состоит в том, что в многих случаях автор использует его, потому что он или она просто больше ничего не умеют. И автор, у которого не хватает воображения создать персонаж иной, чем собственная копия (слегка улучшенная, конечно) скорее всего попадет в западню мэрисьюизма. Самоописание - это не причина появления плохих рассказов, но обычно у них один общий источник.
Это также означает, что автор, который знает, что делает, может использовать самоописание, и его рассказ необязательно получится плохим. Я читала несколько очень хороших рассказов с явным самоописанием, но оно было управляемым, и мэрисьюизм там не вызывал раздражения.
Автор приключений Мэри Сью работает на простом принципе: он хочет, чтобы его любили, так что он делает любимым своего героя. Все главные персонажи хотят быть его друзьями, и автор ожидает, что читатели почувствуют то же самое. К сожалению, этого не происходит. Читателям не нужен персонаж, которого они могут любить, им нужен тот, с кем они могут себя отождествлять. Причина, почему мэрисьюизм так раздражает, в том, что никому не нравится видеть кого-то, чьи мечты всегда и во всем сбываются. Наиболее успешные истории - те, где читатель может поставить себя самого на место главного героя. Но Мэри Сью создана не для них, а для автора - такой, какой хочет видеть себя автор со стороны.
Как побочный эффект, Мэри Сью часто отодвигает на задний план главных персонажей. Через секунду после появления Мэри все вокруг превращаются в ее поклонников. Жизнь остальных персонажей показывается постольку, поскольку это касается Мэри, и никакого развития характеров не происходит без того, чтобы это ее каким-либо образом не касалось. Главные герои становятся фоном, кроме разве что особых симпатий автора - им позволительно стать близкими друзьями (или возлюбленными) Мэри Сью. История, в общем-то, перестает быть фанфикшеном.
Опять же, самоописание хорошо работает, пока автор сохраняет целостность истории и позволяет другим персонажам жить собственной жизнью, отдельно от Мэри Сью. Никто не хочет читать фанфик, где его герои танцуют под дудочку Мэри Сью. Они должны играть не эпизодическую роль и оставаться главными действующими лицами их собственных историй.
Короче говоря, самоописание - не бич фанфикшенов. Оно может быть интересным, как любой другой тип истории - при условии, что автор знает, что делает, и знает, как избежать мэрисьюизма в его худших формах. Мэрисьюизм не ограничен самоописанием, и самоописание - не обязательно мэрисьюизм, но они следуют друг за другом, если это вовремя не предотвратить.
Я попробую дать вам несколько моих личных рекомендаций. Я не буду вдаваться в подробности. Есть много других эссе, где гораздо подробнее рассказано о мэрисьюизме и о том, как его избежать, так что я ограничусь теми, которые я нахожу наиболее раздражающими. Также я расскажу о том, как, по моему мнению, различать самоописание и мэрисьюизм.
Самая важная рекомендация - будьте честны. Если в этом персонаже вы описали себя, признайте это. Не тратьте впустую силы, чтобы это скрыть. Лучше направьте их на то, чтобы сделать рассказ интересным и оригинальным. Расскажите его так, как никто не рассказывал прежде. Читатели должны иметь возможность идентифицировать себя с персонажем, поставить себя на его/ее место. Только тогда вы выполните их желания, а не заставите смотреть на чужие.
Другая составляющая честности в самоописании: когда желания героя/героини исполняются, они должны радоваться этому. Если вы напишете об их раздражении и тоске, это будет выглядеть нечестным и неестественным с точки зрения читателя. Могут иметься обратные стороны медали, которые откроются позже, но в реальности никто бы не увидел их сразу, когда он еще ослеплен успехом. Вместе с большой властью приходит большая ответственность, но, добившись цели, любой нормальный человек обычно кричит "Урааа! Великолепно! Дааа!"
Никогда - никогда! - ни на секунду не думайте, что можете позволить себе мэрисьюизм, если вы "совмещаете" его с драмой, развитием характера или тоской. Вы не можете совмещать мэрисьюизм. Он становится только более очевидным и раздражающим в контрасте. Кроме того, половина вещей, которые, по идее, направлены против мэрисьюизма, часто им же самим и оказываются.
Особенно избегайте ложной вины, описанной выше. Если вы хотите, чтобы ваш герой имел нечистую совесть или мятежную душу, чтобы потом иметь возможность обрести душевный покой, пусть он/она на самом деле сделают что-то неправильное и будут по-настоящему виноватыми. Если вы не можете вынести мысль, что ваша героиня на такое способна, то не беспокойте нас притворными жалобами.
Когда Вы создаете нового героя (при помощи самоописания или нет), подумайте немного о его взаимодействии с персонажами и историей. Вам нужен этот новый герой, чтобы поддержать рассказ, или вы пишете рассказ, чтобы он служил фоном для вашего героя? В последнем случае попробуйте придумать объяснение, почему он заслужил такую честь. Если ответ будет: "Потому что он такой хороший, что людям захочется о нем читать", - то, скорее всего, вы создаете Мэри Сью. Основывать всю историю исключительно на одном персонаже - дело ОЧЕНЬ трудное, так что лучше оставить эту работу профессионалам.
Наконец, как вы реагируете на критику в адрес вашей героини? Если вы отвечаете на нападки (в том числе утверждения, что он или она - Мэри-Сью) так, как будто это личные обвинения в ваш счет, вы должны признать, что вы довольно явно отождествляете себя с вашим персонажем. Возможно, слишком явно, чтобы объективно судить о его/ее роли и значении в вашей истории.
Оригинал Bast! aka Sebastian (enterprise.mathematik.uni-essen.de/~bastian)
Перевод © Dirty Nue, 2002
Горячая линия с Мерисьёй (Мери Сью) и ее братом-близнецом Мерисеем(Марти-Сью)
Дорогие друзья! Сегодня у вас появилась возможность задать вопросы немеркнущим звездам фанфиков и массовой литературы – Мерисье и Мерисею.
1-й звонок. Я бы хотел задать вопрос Мерисею. Привет, Мерисей. Я слышал, что вы с Мерисьей близнецы. У вас в самом деле белокурые локоны и лучистые голубые глаза?
Мерисей: Мне часто приходится менять имидж. Вы понимаете, когда критики стали узнавать нас с сестрой по белокурым локонам, высмеивать и травить, авторы начали гримировать нас иначе. Признак мерисью – это бросающаяся в глаза красота. Но наиболее продвинутые фанфикописцы поняли, что мне,Мерисею, необязательно походить на девочку и блистать красотой. Авторы уразумели, что достаточно, если моя внешность будет бросаться в глаза, производить впечатление. Главное, чтобы я выглядел необычно, и все окружающие не сводили с меня глаз, переполняясь эмоциями от одного моего появления, чтобы я был незауряден, не чета всякому второстепенному герою. Отныне у меня может быть лицо в шрамах, глаза горят адским огнем, при виде меня все дрожат от ужаса, начинают заикаться и проникаются уважением, в крайнем случае, преисполняются ненависти ко мне, – в общем, главное, думают обо мне и заняты мной.
2-й звонок. Здравствуй, дорогая Мерисья! Извини за нескромный вопрос, почему тебе всегда так мало лет?
Мерисья: Да, обычно я играю девочек моложе 20. Проще всего это объясняют возрастом самих авторов. Но не надо все упрощать. Подумайте о Мерисье 16-ти лет или о 18-20-летнем Мерисее. Когда жизненные невзгоды сваливаются на сорокалетнего бородача или, извините, на тетеньку бальзаковского возраста, разве их будет так жалко, как меня и моего братишку? О! Мы с ранних лет остаемся без родителей, попадаем на каторги, в уличные банды, в рабство, на пиратский корабль и куда угодно. Как трогательно, когда у моего юного братца в волосах уже к 20 годам видна изрядная седая прядь. Ну и конечно, я очень эффектна, когда в моих детских ручонках оказываются судьбы мира. При этом очень часто мы с Мерисеем делаем такие глупости, которых умудренные жизнью дяденька или тетенька просто не допустили бы в своей судьбе. А с нас, детишек, и взятки гладки.
3-й звонок. Почему вы постоянно спасаете миры?
Мерисья: Все дело в конкуренции, дружок. Все мерисьюшки, как класс,обязаны быть неимоверно круты. Когда одна из нас вздумала спасти мир,остальным пришлось ставить планку на ее уровень.
Мерисей: Не надо преувеличивать, Мери... С тех пор, как критики ополчились на спасение миров или государств, наиболее продвинутые авторы находят другие варианты. Например, в 2-3 случаях из 10 я просто выступаю как карающая сила, наказываю виновных, очищаю мир от моральных уродов, а заодно от всяких гопников, которые смотрят на меня без благоговения. Это просто. На каждом шагу – черные культисты, бандиты, правительственные заговоры, работорговцы и просто злые дети, топящие щенят... Главное для настоящего Мерисея – быть в форме и расправляться с врагами поэффектней. Некоторых можно щадить, если от страха они описаются или вылижут мне ботинки. В общем, я суров, но справедлив.
4-й звонок: Мерисей, какой у вас характер?
Мерисей: Признаюсь, у нас с сестрой скверный характер. Прежде всего, мы невероятно капризны и нетерпимы. Общаться с нами можно только в том стиле, который позволяем мы. "Не знал" – не оправдание. Что у вас другая вера или обычаи, тоже не оправдание. Мы говорим со всеми "насмешливо", "усмехаясь", постоянно острим или поучаем. Да и своим поведением мы тоже всегда даем уроки тем, кто еще недостаточно усвоил, что нас нужно уважать. В общем, все вокруг нас должны попадать впросак, совершать ошибки, говорить глупости – тогда мы в своей среде.
Главное наше противоречие в том, что автор обязывает нас быть скромными – и
одновременно хочет видеть нас в центре внимания. Если мы получаем рану, он
должен обеспечить целую толпу сочувствующих, на которую мы будем ворчать. Если мы совершаем подвиг, слава должна жужжать у всех в ушах; мы же будем считать свой подвиг грязной и нудной работой, а у зевак глаза полезут на лоб от восторга. Мы никогда не нуждаемся ни в ком, не завязываем знакомства. Наоборот, где бы мы ни появились, наши таланты и наша необычность привлекает к нам внимание. Князья и мафиози вцепляются друг другу в волосы за право нанять нас на работу, разумеется, готовы на любые условия, и их собственные люди не могут составить нам никакой конкуренции. Нашими друзьями – если их можно считать друзьями – обычно оказываются те недотепы, которых мы спасаем из беды. На их фоне мы выглядим особенно великолепно.
Мерисья: О! Брат забыл добавить – авторы снабжают нас индульгенцией на все случаи жизни. Мы не только самые умные, самые сильные и смелые, самые талантливые в сюжете. Мы еще и самые несчастные и уж-жасно ранимые! Мы пережили глубокое разочарование, несравнимые ни с чем муки. Понятно, если после этого мы слишком жестоки, недоверчивы, высокомерны, презираем людей, ни к кому не проявляем особой чуткости – то сперва вспомните, как мы жили! У остальных персонажей жизнь, по сравнению с нашей, была просто курортом! (Кстати, по этим нечеловеческим страданиям в предыстории нас очень легко узнать).
5-й звонок. Скажите, пожалуйста, как вам удается поддерживать такую прекрасную физическую форму, несмотря на пережитые вами ужасные страдания?
Мерисья: Ну, это наша специфическая особенность. Дело в том, что наши болезни и раны имеют только неопределенные внешние симптомы, более или менее приличные для показа. Они призваны поярче отразить наши страдания. Но это не значит, что мы способны заработать хроническое заболевание. (Кстати, если мы и заработаем его, оно не помешает нам побеждать кучи врагов. Просто иногда – конечно, в свободное от сражений время, – болезнь будет эффектно усиливаться).
6-й звонок. Вопрос к обоим от группы толкинистов. Случалось ли вам играть
эльфов, и какими эльфами вы бываете?
Мерисья: О! Я, конечно, бываю прежде всего очень красивой эльфийкой. Самой красивой из них. Понимаете, они все сами по себе красивые, так что я, как истинная Мерисья, в роли любой из них бы чувствовала себя комфортно. Это вам не гномка, не орчиха и не троллиха. Но если уж я берусь за роль, я все делаю качественно. От меня, когда я эльфийка, исходит серебристое сияние, при каждом моем шаге звенят колокольчики, и при этом я лучше всех сражаюсь на мечах, из лука стреляю так, что Робин Гуд нервно курит в коридоре, играю на всех инструментах, от моих песен зажигаются звезды, а в глазах светятся мудрость и печаль. Печаль потому, что я и там перенесла, как вы уже понимаете, тяжелую жизненную травму. Меня часто берут в плен, и там в меня влюбляется этот, как его... забыла имя! Ну, главный злодей. Саурон, или Моргот, или Назгул, смотря по обстоятельствам. И я могу вить из него веревки...
Мерисей: Что до меня, то я, играя эльфа, возвращаюсь к привычному мне с юности имиджу красавца. Но это совсем не тот красавец, каким я бывал раньше – не тот слащавый голубоглазый ангелочек. О нет. У меня иссиня-черные волосы, серые, как грозовое море, глаза, на челе печать неизгладимого проклятия. Да-да, мой девиз: если пить – то шампанское, если играть эльфа – то нолдо. Будучи нолдо, я все время страдаю. Я предал одних своих братьев, перерезал целый город других, послал нафиг Валар, и за все это я яростно ненавижу Врага и Тьму. Я горд, несгибаем, в бою рву своих врагов на британский флаг. Я обязательно попадаю в плен, там меня непременно подвергают пыткам, а потом в меня до безумия влюбляется темная майэ. Это уж всегда так. В нас с сестрой, когда мы эльфы, обязательно влюбляются какие-нибудь майи. Ну, еще по нам сходят с ума и за нами
косяками бегают другие эльфы, орки, и люди, но эти варианты мы не рассматриваем. Кроме бешеного нолдо я, как вариант, порой играю нолдо не бешеного, а мудрого и светлого. И, признаюсь вам еще в одной моей эльфийской роли. Иногда я играю Леголаса.
7-й звонок. Вот все говорят: фанфики, фанфики! А случалось ли вам играть в
фанфиках канонических героев?
Мерисей: Да, кстати о мудрых и светлых. Играем, поигрываем. Как правило, это эльфийские короли. Вот бешеный нолдо – он добрый в душе, а снаружи – таки ожесточившийся от несправедливости жизни. А когда я король – я обычно как? Я как раз добрый снаружи, светлый, и всех люблю. Простой, как правда. Я всегда делаю добро недостойным, и они это никогда не ценят. А я все равно делаю, прямо не могу иначе. То накормлю голодного птенца, то помогу сыну своего покойного друга разобраться в сложном музыкальном этюде, который бедный ребенок долбит на лютне целыми днями. То пожалею отвратительного и грязного пленника из темных, и он уйдет в закат, плача слезами умиления. Но пока я живой, это все-таки не так интересно, а я обожаю играть с того момента, когда я помру. Мне так нравится, как надо мной все плачут, как все переживают и чувствуют себя виноватыми! Лежишь себе мертвый, лицо у тебя такое прекрасное и спокойное! А все вокруг так безутешны, и вообще-то – так им и надо! Да, и еще – иногда я играю такого же точно доброго и светлого темного Владыку. Я делаю практически то же самое, только отпущенный пленник бывает светлый. И я не помираю, а попадаю в плен, но все равно все безутешны, и им так и надо.
Мерисья: А я играю Галадриэль. Она красивая, и в нее все влюбляются.
8-й звонок. Говорят, что у вас нечиста совесть?
Мерисья: Наша совесть – загадочная штука. Она совершенно нечувствительна к тому, что нередко на нас лежит кровь множества жертв, в частности, и просто
подвернувшихся под горячую руку. Но та же самая совесть оказывается удивительно щепетильной тогда, когда нормальным людям нас не в чем было бы упрекнуть. Мы всегда осуждаем себя за то, что не спасли жизнь какого-нибудь друга, даже если из ситуации было понятно, что спасти его было невозможно. Мы сурово судим себя, если, жертвуя собой, потом из-за тяжелых ран оказываемся обузой на руках обязанных нам по уши второстепенных героев. В общем, не пытайтесь понять загадочную совесть Мерисьи.
9-й звонок. Не могли бы вы объяснить, за что вас все так ненавидят?
Мерисей: Уважаемый, вы не в теме! Обычно мерисьюшек ненавидят в фанфиках. Это легко понять. Ведь мы с сестрой мало того, что вытесняем персонажей канона – мы еще и оказываемся круче их, вызываем их восхищение, спасаем им жизнь. Разумеется, любители канона обижены. Но авторы всегда могут поступить умнее. Постройте для нас особенный мерисьюшный сюжет. Подростки будут без ума!..
Авторы: Хугларо, Ломениллэ
Лекции по мэрисьюизму
ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ, вводная
Прежде чем перейти непосредственно к сути дела, хочу обратить внимание многоуважаемой аудитории на то, что автор вовсе не имеет целью уничтожение мэри-сью как литературного факта и вполне отдает себе отчет в том, что борьба с этим явлением попросту бессмысленна. Ибо, хотим мы того или нет, девяносто девять процентов населения земного шара подвержены дэйдримингу, и значительная часть мечтателей имеет широкие возможности для выплескивания продуктов этого дэйдриминга в сеть. Единственное, что мы можем посоветовать мэрисьюненавистиникам, - расслабляться и получать удовольствие; а в том, что получение удовольствия от чтения лучших образчиков жанра вполне достижимо, можно убедиться, ознакомившись с плодами комментаторского труда выдающегося мэрисьюеведа explo.
Всякий решивший посвятить себя благородному делу изучения мэри-сью, в первую очередь столкнется с проблемой определения этого, вне всякого сомненья, незаурядного явления. В рамках современного литературоедческого дискурса существует три основных точки зрения на заявленную проблему: одни рассматривают МС как персонаж-"воплощение значительной части авторских комплексов-фантазий-идеологий", постоянно выступающий "пернатым роялем - появляется из ниоткуда, всех и вся спасает, попутно сияя своим безмерным превосходством над окружающими, и исчезает в никуда, как и полагается божеству-трикстеру"; в то же время они упускают из виду, что после внедрения МС-персонажа в произведение, отличное от любовного романа, жанровый "каркас" этого произведения стремительно разрушается.
Другие настаивают на жанровой природе явления, однако все попытки более-менее четко описать элементы этого жанра (помимо обязательного наличия идеального авторского Я) до сих пор не увенчались успехом. Мэри-сью разнообразна и многолика и в самом деле может внедриться в любой текст; отсюда гениальное предположение explo о том, что МС есть ничто иное как "проекция определённого типа психологии", некий метод прочтения текста. Всецело поддерживая мнение уважаемого коллеги, считаю необходимым уточнить, что для получения более полного представления о природе МС следует определить, какого рода изменения вносит это прочтение в структуру оригинала, можно ли эти изменения каким-то образом систематизировать и выйти таким образом на жанровые признаки мэри-сью (ибо анализ предоставленных в нашу лабораторию материалов красноречиво свидетельствует о том, что, невзирая на субъективность интерпретаций исходных текстов, всем МС-произведениям свойственна относительная клишированность).
Следующая трудность, с которой, несомненно, столкнется начинающий мэрисьюевед, - это проблема отбора материала. На данный момент нами выделено, помимо непременного наличия "идеального Я", два относительно объективных, взаимообусловленных и тесно взаимосвязанных критерия, по которым можно определить принадлежность произведения к славной когорте МС. Это, прежде всего, недетерминированность поведения главного героя/героини, позволяющая отличить его/ее от прочих "идеальных Я". Автор не адаптирует свой идеал к ситуации - отсюда, собственно, и череда логических, исторических и фактологических ошибок, полюбоваться на которые можно в хрестоматии explo.
Приведу пример. Фанни Прайс из "Мэнсфилд Парка" Джейн Остен также является воплощением авторского идеала, находится на переднем плане и таки "сияет безмерным превосходством над окружающими". Однако причислять Фанни Прайс к мэри-сью нельзя, поскольку такое безукоризненное поведение Фанни объясняется рядом обстоятельств - ее происхождением, воспитанием, характером, конкретно-исторической ситуацией, наконец. Джейн Остен весьма успешно балансирует на грани между индивидуализацией и типизацией; Фанни - характер, любая представительница племени мэри-сью - даже не тип, но клише (о чем мы поговорим позже).
Второй из заявленых критериев - систематическое нарушение автором законов той реальности, в которой происходит действие, в угоду персонажу. При этом природа реальности не имеет ровным счетом никакого значения. У.Эко в "Записках на полях "Имени Розы" формулирует это так: "В прозе ограничения диктуются сотворенным нами миром. Это никакого отношения не имеет к реализму (хотя объясняет, в числе прочего, и реализм). Пусть мы имеем дело с миром совершенно ирреальным, в котором ослы летают, а принцессы оживают от поцелуя. Но при всей произвольности и нереалистичности этого мира должны соблюдаться законы, установленные в самом его начале".
Другими словами, если ваша героиня обладает сверхъестественными способностями (или просто фантастически красива, и счет разбитых ею сердец идет на дюжины), это одно; но если вы в угоду героине размещаете по соседству Париж и Нью-Йорк, дабы обеспечить воздыхателю беспрепятственный доступ к телу, здесь уже попахивает мэрисьюизмом и daydreamом, предаваясь которому, мы не слишком считаемся с обстоятельствами.
Распространенное заблуждение насчет того, что мэри-сью может считаться только фанфик, объясняется тем, что в случае с заимствованием мира соблюдать установленные автором правила игры намного сложней, а нарушение их тотчас бросается в глаза. Но горящая баня из опуса о княгине Ольге и "топографический кретинизм" Натанэль на самом деле одного поля ягоды.
Следует оговорить, что нарушения должны носить именно _системный_ характер, каковое обстоятельство указывает на то, что связь между местом действия и самим действием грубо нарушена (а ведь, если верить Эко, именно "созданный мир...указывает, куда должен идти сюжет").
Такая позиция позволяет исключить из мэри-сью, с одной стороны, стандартные любовные романы, с другой - произведения вроде "Валькирии" или "Аниты Блейк".
ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ
Тут она бросилась в воду.
Н.М.Карамзин. "Бедная Лиза".
Он дрался изо всех последних сил,
А Мэри в этот миг его любила.
Фольклор.
Цель настоящей лекции - пролить немного света на темное прошлое интересующего нас явления. Поскольку в общем массиве текстов, опознанных нами как МС, абсолютное большинство исключительно сентиментальны, еще на заре наших научных поисков было сделано смелое предположение о родстве МС и девичьего рукописного рассказа (ДРР), являющего собой "романтически окрашенную сентиментальную повесть…, праправнучку русской сентиментальной повести последней трети XVIII - нач. XIX в." (Жаворонок С.И. Девичьи рукописные любовные рассказы / Русский школьный фольклор / Сост. А.Ф.Белоусов. - М.: Ладомир, ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1998. - С. 185). В дальнейшем, учитывая тот факт, что жанровая природа МС доселе не доказана, эту гипотезу пришлось отложить, однако явное сходство ДРР с МС дает веские основания заподозрить их в родстве.
Наследственность сентиментальной повести сказывается в мэри-сью как на уровне темы (несчастная любовь, безвременная гибель героев) и сюжета (встреча - первая любовь - испытание - трагедия), так и на ограниченном наборе сюжетообразующих мотивов (несчастного случая, немилостивой судьбы etc.). Особое внимание уделяется описанию внешности героев - осуществляется оно, как правило, с точки зрения героя-зрителя и подчиняется, как и в случае с рукописным девичьим рассказом, определенным канонам (причем акцент в большинстве случаев делается на цвете глаз и волос). Главная героиня - непременно красавица:
Красота дочери Трандуила была широко известна уже тогда, когда девочка была ещё совсем мала. Её длинные золотистые волосы, унаследованные от отца, блистали, словно закатное солнце. Изумрудные глаза, вобравшие в себя всю зелень родных лесов, всегда сияли тёплым светом. Когда появлялась она, облачённая в шёлковое платье цвета первой весенней травы, и украшенная лишь тоненьким золотым ободком, поддерживающим её роскошные волосы, все невольно попадали под её чары, ощущая умиротворение и тихую радость.
Однако, если в рукописном девичьем рассказе классического типа красота героини стандартна и в целом соответствует идеалу, выработанному девичьей субкультурой -
Девочка была очень красивая: у нее были очень красивые глаза с черными ресницами, черные брови дугой, прямой нос. А губы большие украшали ее. Ее черные локоны спускались на плечи. Черные локоны так шли ей, как это было у куклы (Ibid., c. 190)
- то героиня мэри-сью может быть красива непривычной, неестественной красотой (что, опять-таки, влияет в первую очередь на цвет глаз и волос), в чем нам видится попытка выделиться (внешностью и/или поведением - за счет наделения героини рядом магических или иных умений) на фоне многочисленных "стандартных" красавиц, образами которых насыщена питательная среда мэри-сью - массовая культура.
Ведущие мэрисьюеведы (в частности, explo) неоднократно отмечали своеобразную пространственно-временную организацию, присущую МС-произведениям. Причиной этого явления, характерного также и для ДРР, является условность создаваемого авторами мира, события в котором отбираются в соответствии с жанровыми установками и выстраиваются по следующей схеме (одно- или двухходовой):
Герой/героиня покидает "свое" пространство;
на новом месте знакомится с героиней/героем (и соперником/соперницей, буде таковые найдутся);
между героями завязывается дружба, перерастающая в любовь. Мотивом поцелуя заканчивается _первый ход_ сюжетной схемы и начинается второй:
между героями возникает близость (чаще - духовная
);
их любовь подвергается испытанию;
один из героев погибает;
второй кончает жизнь самоубийством/тяжко переживает/хранит верность умершему.
При этом в схеме второго хода возможны вариации: близость-испытание-разлука-воссоединение (хэппи-энд). Повествование может быть и одноходовым, в этом случае МС отдает предпочтение первой части схемы (т.н. рассказы о встрече).
В подавляющем большинстве случаев действие рассказа движется линейно. В тех случаях, если в него вводится фигура рассказчика, сюжет также не претерпевает значительных изменений: схема надстраивается с одного из концов (либо читатель узнает о трагедии до основного повествования, либо герой проходит дополнительное испытание).
Пространства мэри-сью и рукописного девичьего рассказа имеют много общего. Это пространство обыденно-сентиментально-романтическое, представленное в текстах рядом локусов, в каждом из которых в определенный отрезок времени разыгрывается определенный фрагмент сюжета. Связки между локусами, в которых происходят события из отмеченных выше опорных пунктов сюжетной схемы, автору не важны; он вольготно обращается с пространством и временем, всецело подчиняя их конечной цели - организовать встречу героев, подготовить неминуемую кончину одного из них и т.п., пусть даже в ущерб историческому и психологическому правдоподобию. Мир МС, как и мир ДРР, - мир сентиментальной любви и сентиментальной смерти, мир гипертрофированных страстей, мир масок. "Герой", "героиня", "соперник"/"злодей", "соперница"/"злодейка" - маски центральных персонажей; "друг", "подруга", "мать", "отец" - маски "ближайшего окружения". Как и рукописный девичий рассказ, мэри-сью не может обойтись без "мимоходящих" персонажей, функция которых - не оставить трагедию/счастье влюбленных незамеченной.
Вполне естественно, что столь специфически организованный текст требует соответствующей стратегии прочтения - в противном случае у читателя неминуемо возникнет реакция отторжения. Прежде чем перейти к непосредственному анализу материала, сформулируем вкратце основные теоретические моменты (с опорой на небезызвестную работу Эко "Роль читателя" (Еко У. Роль читача. Дослiдження з семiотики текстiв. - Львiв: Лiтопис, 2004. - С.28-73).
Чтобы организовать текст, автор должен полагаться на набор кодов, которые придают его (автора) высказываниям тот или иной смысл. Чтобы коммуникация состоялась, автор должен допустить, что набор кодов, который он использует, совпадет с набором кодов его возможного читателя. Т.о., автор как бы предвидит образ своего возможного читателя (в дальнейшем Идеальный Читатель), чья интерпретация высказываний будет совпадать с его собственной.
На минимальном уровне каждый тип текста эксплицитно вырабатывает очень общий образец возможного читателя посредством выбора: 1)своеобразного лингвистического кода; 2)определенного литературного стиля и 3)особых специализированных индексов - напр., текст, который начинается словами "Последние достижения в области TeSWeST (Text-Struktur-Welt-Struktur-Teorie. - А.) показали...", сразу же отсеивает читателей, которые не знают специального жаргона. Некоторые тексты дают точную информацию о предполагаемом разряде читателей (например, детские книжки - не только с помощью типографских сигналов, но и через прямые обращения; в других случаях называется специфическая категория адресата: "Друзья, католики, соотечественники..."). Многие тексты конкретизируют своего Идеального Читателя посредством скрытой пресуппозиции особой энциклопедической компетентности. Например, автор "Уэверли" начинает повествование явным требованием к специализированной категории читателей, воспитанных на целом разделе интертекстуальной энциклопедии:
Чего могли бы ожидать мои читатели от рыцарственных прозвищ Гоуарда, Мордонта, Мортимера или Стэнли или от более нежных звуков Белмура, Белвила, Белфилда и Белгрейва, как не страниц, полных пустой болтовни, вроде книг, выходивших под такими заглавиями за последние полвека?
Однако в то же время текст и формирует компетентность своего Идеального Читателя. После прочтения этого абзаца кто бы не обратился к "Уэверли" (даже спустя столетье и даже - если книгу перевели на другой язык - с точки зрения иной интертекстуальной компетентности), он так или иначе должен допускать, что вышеприведенные названия относятся к рыцарству и что есть целая традиция рыцарских романов со своей нарративной спецификой, в настоящее время уже вызывающей осуждение.
Применительно ко "вторичной" МС (созданной с опорой на конкретное произведение), специализированным индексом в которой выступают топонимы, реалии, имена собственные etc.) мы наблюдаем следующую проблемную ситуацию. С одной стороны, знакомство с претекстом чрезвычайно важно для читателя - это обеспечивает должный уровень понимания и позволяет восполнять информационные лакуны, оставленные в расчете на знание претекста; не менее важно совпадение взглядов автора и читателя на Объект Страсти Героини: так, словосочетание "эльфийский принц Леголас" должно вызывать у них одинаковые эмоции. С другой стороны, многочисленные случаи "топографического кретинизма" (дисклеймер: словосочетание "топографический кретинизм" используется на правах термина и никакой эмоциональной нагрузки не несет) показывают, что привязка к той или иной реальности является чистой воды условностью (см., к примеру, анализ "Легенды о Лейтиан" мэрисьюведа explo), из чего можно сделать вывод, что, в отличие от других произведений "по мотивам", мэри-сью рассчитана исключительно на эмоциональное прочтение (в набоковской модели оно соответствует первому уровню читательской компетенции). Малейшая попытка критического анализа текста приводит к коммуникативному провалу, тем более сокрушительному, чем большую симпатию к Предмету Страсти Героини испытывает сам аналитик.
С целью выяснения истинной роли специндекса в мэри-сью уважаемым слушателям рекомендуется провести следующий эксперимент: адаптировать имеющийся в хрестоматии текст "Легенды о Лейтиан" к реалиям нашей современности и немедленно сообщить нам, на каком этапе адаптация станет невозможной (в том случае, если станет).
Пример:
В неизвестный год двадцатого века, когда советское гражданство ещё вызывало в людях восхищение и уважение, когда тень с загнивающего Запада ещё не была густой и тревожной, когда отечественный ВПК ещё был великим и прекрасным, в одной из пивных Нижнего Тагила пыльный старец с блестящими от "Жигулевского" и добродушного интереса сытых посетителей глазами, рассказывал старинные истории, всегда имевшие большой успех в такого рода заведениях.
Когда завершилось повествование об известных героях Советского Союза и Социалистического Труда, о прекрасных женщинах, некогда бывших гордостью и славой всей страны, присутствующие как-то по-особому почувствовали прелесть жаркого огня в буржуйке, доброго пенистого пива и хорошей компании. В такой атмосфере всеобщего покоя и благодушия сам собой завязался разговор о фашистах и Гитлере, потому что здесь всё это казалось особенно неправдоподобным и далёким.
Замолчавший было старик, который вовремя заметил упадок интереса к своим историям и благоразумно занялся нехитрой снедью, вновь оживился и, перекрикивая особо громогласных своих слушателей произнёс:
- А вы знаете историю о Кэт, радистке Штирлица?
Воцарилась недоумённая тишина. Каждый спрашивал себя, что это за нерусское имя, имя, которое не встречалось ни в одном из томов серии "Военные мемуары", имя, которое либо не существовало вовсе, либо было предано самому глубокому забвению.
- Я расскажу вам, - наконец промолвил старик, насладившись жадным вниманием своей аудитории. - Я расскажу вам о прекрасной Кэт, советской девушке, рождённой для того, чтобы быть гордостью своего народа, а ставшей его незаживающей раной…
Слушайте!
ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ
В огромном небе без пассажиров
Пропеллер весело жужжал.
«А что не любит, так и не надо», -
и на себя штурвал нажал.
(Фольклор)
Практикуемый значительной частью исследователей дескриптивный подход к феномену мэрисью не только не дает нам четкого ответа на вопрос о функциональной нагрузке мэрисьюписаний, но – будем откровенны – отрицает саму возможность такой постановки проблемы. В литературоедских и близких к ним кругам широко распространен взгляд на мэрисьюписание как на бесполезную и бесплодную трату времени, получивший метафорическое отражение в концепте «ментального вибратора». Однако, при всей образности подобного определения, его антинаучная сущность настолько очевидна, что мы не считаем себя вправе принимать его на вооружение и потому вынуждены сформулировать цель настоящей лекции как попытку приблизиться к пониманию функциональной нагрузки мэрисьюповествования посредством сопоставления его с близкородственными явлениями, прежде всего с рукописным девичьим рассказом *.
* За выдающуюся нечленораздельность и ужасающую длину фраза номинирована на премию «Черствый Академический Сухарь 2006».
В предыдущей лекции, рассуждая о генезисе мэрисьюписаний, мы сосредоточились преимущественно на общих для этих конструктов чертах. Между тем, при достаточно ярко выраженном формальном сходстве (общность сюжетной схемы, типажа Прекрасного Героя/Героини, условность художественного мира и пр.) явления эти отнюдь не тождественны друг другу, и прежде всего потому, что несут различную функциональную нагрузку.
Рукописный девичий рассказ, как и всякое фольклорное образование, утилитарен. Основная цель его (и самое причина возникновения жанра) - инициация читателя, подготовка его к переходу из одной половозрастной групы в другую. Именно этой цели жестко подчинены макро- и в значительной степени микроструктуры текста ДРР.
Так, главные герои рукописных девичьих рассказов – старшеклассники, выпускники, студенты; уже не дети, но еще не взрослые. Их возраст колеблется от 15 до 23 лет, а статус, как совершенно справедливо отмечает С.И.Жаворонок, «наиболее точно определяется словами «влюблен впервые» [Жаворонок, 1998: 191]. Таким образом, первая любовь фигурирует в ДРР не как сентиментальное переживание, но как сигнал об изменении половозрастного статуса героя; соединение героев есть одновременно и цель, к которой стремится повествование, и знак приближающегося конца повествования. Все, что происходит после соединения, вне социо-возрастной группы «влюбленных», остается за рамками рассказа.
Как следствие столь значимой привязки, пространство ДРР четко разделено: та его часть, что принадлежит главным героям, живет по законам логики сентиментальной повести – своего рода суррогата идеальных отношений для указанной возрастной группы. В рамках этой логики все импульсивные поступки героев, вплоть до самоубийства, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, поскольку соответствует главной задаче указанной социовозрастной группы: быть вместе любой ценой. Смерть – символическая или реальная – есть неотъемлемый атрибут „любовной инициации”, и потому три типа концовок ДРР - Безвременная гибель, свадьба, рождение ребенка –абсолютно взаимозаменяемы и семантически равны: «во всех трех случаях смерть преодолевается вдвоем. С любимым (даже в случае отказа от жизни) или его/ее ребенком» [Жаворонок, 1998: 191].
Итак, в сентиментально-романтической системе координат имеют место самые дикие, с позиции здравого смысла, поступки:
Семнадцать лет девчонке стало,
она в пилоты служить пошла.
В огромном небе без парашюта
На землю спрыгнула она.
В той же части текстуального пространства, где хозяйничают взрослые, романтически-сентиментальная логика уступает место несколько наивному, но все же прагматизму:
«Вот Витя ушел в армию… Однажды за семейным разговором отец Лены сказал: - Лена, тебе уже скоро двадцать лет. Не пора ли подумать о замужестве? Не жди Виктора, если он даже и согласится на тебе жениться, мы все равно тебя за него не отдадим. Ты училась в институте, а он простой солдат, даже звания никакого не имеет. Тебе нужен более достойный муж».
Или:
«Кирилл окончил военное училище, стал офицером… С Ленкой они ходили уже два с половиной года, но ходили только письмами. У Кирилла было невыгодное положение на работе. Они с Ленкой решили пожениться».
Этим признанием двойственности мира и попыткой описать чуждую читателю мировоззренческую систему ДРР кардинально отличается от мэрисью, экстраполирующей свой ход мыслей на всю воссозданную автором текстуальную реальность. Пространство мэри-сью не знает иной логики, кроме авторской; оно не только управляется, но ИСЧЕРПЫВАЕТСЯ авторским Я. В отсутствие четкой социовозрастной привязки, которая наблюдается в ДРР, в мэри-сью взрослые и дети, герои и негодяи, интеллигенты и пираты, храбрецы и трусы, хомосапиенсы и негуманоидные формы жизни имеют единую ценностную шкалу, единую эпистему и единый алгоритм мышления, согласованный исключительно с авторским представлением об окружающем мире. В этом тотальном, не знающем компромиссов авторском диктате вся сущность мэри-сью: заполучив посредством специндекса побольше доверчивых читателей, она не объясняет и не учит - она ПОКАЗЫВАЕТ.
И показывает всякий раз одно и то же, а именно – авторское Я.
Эта эксгибиционистская установка находит отражение в нарушении соотношения избыточности/недостаточности текста, особенно очевидном в сопоставлении с ДРР. Ведь прямым и естественным следствием утилитарности рукописного девичьего рассказа становится экономия средств. Являясь для своего читателя средством познания мира, ДРР часто апеллирует к общему для автора и реципиента опыту, его текст изобилует лакунами, заполнение которых не представляет для целевой аудитории никакого труда:
«Незаметно пролетело лето, а потом и пять лет, - говорится, к примеру, в рассказе «Иринка», и далее предельно схематично очерчивается процесс развития отношений: - Олега и Иру дразнили «жених и невеста». Они всюду ходили вместе: на каток, в кино, в школу. После школы вместе шли домой к Ире готовить уроки».
В тех же случаях, когда знания автора о реальности недостаточны, он делает выбор в пользу обтекаемой формулировки или фигуры умолчания:
„Сашу оперировала мать Кирилла, она была известным хирургом. После операции она сказала классной, что Саша может умереть. Светлана Аркадьевна попросила рассказать, что у нее за болезнь.
- У нее в левом боку была опухоль, - начала мать Кирилла, - но при ударе кто-то пробил ей в боку”.
Или:
„В то время, как Олег уехал, заболела Ира. Ее положили в больницу. У Иры было что-то с головой, и медицина была бессильна помочь девочке”.
Совершенно иной подход наблюдаем в мэри-сью с ее установкой на визуализацию и, как следствие, на механическое копирование соответствующих структур „большой литературы”:
„Капитан "Жемчужины" застыл на корме, обперевшись одной рукой об борт, а другой крепко сжимая толстую пеньковую верёвку, взмывавшую куда-то вверх к грот-мачте”.
Ср.:
«Мы быстро шли фордевинд, неся паруса бабочкой, стаксель на правом борту и грот на левом».
Как здесь не вспомнить знаменитый принцип Хемингуэя – «сначала надо изучить то, о чем пишешь, а затем научиться писать»? Во втором случае емкая фраза Джека Лондона при всем изобилии терминов, остается понятной для профана (паруса поставлены бабочкой – образное сравнение, помогающее визуализации; корабль движется _быстро_, что объясняет неизвестное неподготовленному читателю слово «фордевинд» и пр.) и информативной для посвященного. В первом крохотный, перегруженный деталями фрагмент, не только бесполезен для сюжета, но и разрушителен для репутации автора, поскольку с головой выдает его беспомощность в морской терминологии (причем автор, со свойственной эксгибиционистам уверенностью в собственной неотразимости, этой беспомощности совершенно не осознает).
Разумеется, описательность, даже избыточная, сама по себе не есть грех. Да, она тормозит нарратив, да, это проявление авторского диктата - но, во-первых, не динамикой единой живо произведение; во-вторых, далеко не все, что кажется нам избыточным, на самом деле таковым является (вспомните хрестоматийный драдедамовый платок). Наконец, читательская самостоятельность в любом случае ограничена, поскольку чтение - в идеале, разумеется - есть процесс сотрудничества, в котором обе стороны, автор и читатель, подчиняются единым правилам.
Хороший читатель, по Набокову, "должен вовремя обуздывать свое воображение, а для этого нужно ясно представлять тот особый мир, который предоставлен в его распоряжение автором. Нужно смотреть и слушать, нужно научиться видеть комнаты, одежду, манеры обитателей этого мира" [Набоков, 2000: 27].
Эффект погружения, безусловно, очень важен, но для хорошего автора, на наш скромный взгляд, никогда не является самоцелью - и это один из критериев, по которому монструозные бальзаковские описания отличаются от аналогичных по объему зарисовок из классической мэри-сью. Ибо мэрисьюписатель, в отличие от Бальзака, демонстрирует читателю себя и только себя.
Здесь мы следует уделить больше внимания типажу Прекрасной Героини, этой визитной карточке мэри-сью. Повторим высказанную в первой лекции крамольную мысль, что само по себе наличие барышни-прекрасной-во-всех-отношениях еще не делает текст МС; МС есть явление комплексное, это, если угодно, специфическое мировиденье, и Идеальное Я – лишь один, хоть и неотъемлемый его компонент.
В подтверждение наших слов сошлемся на недавнюю дискуссию, где в качестве примера мэри-сью фигурировал Рауль из "Двадцати лет спустя" Дюма: mithrilian.livejournal.com/280803.html
Gри всем трепетном отношении к нему Дюма-отца, Рауль в облегающем бронежилете ходить не будет. Он причесывается на прямой пробор, "следуя тогдашней моде"; дань той же моде - его благородно-серые шляпа, перчатки и сапоги. Дюма, вследствие многих причин, ВАЖНО, чтобы мы увидели его героя именно таким; это не тот случай, когда он согласен поступиться своим виденьем образа в пользу читательского. Let it be - таково его авторское право. При этом - никаких посягательств на правила авторско-читательской игры: Рауль одет сообразно времени и своему положению в обществе.
Туалет классической мэри-сью зависит исключительно от прихоти автора. "Из любви к искусству" многочисленные мэри-сью демонстрируют чудеса выносливости: швендяют в кринолинах по пересеченной местности, смело вымахивают саженками в бархатных платьях, а в том случае, если исторической реконструкции не требуется, в дело идут облегающие бронежилеты и прочие чудеса портняжного искусства.
Ну да бог с ними, с бронежилетами; Гюго вон тоже, не иначе как увлекшись, в знаменитой полупостельной сцене обряжает Эсмеральду, мягко говоря, не по-цыгански. Нас интересует прежде всего функция, которую описание выполняет в тексте.
Подобранные по цвету шляпа-сапоги-перчатки Рауля - деталь безусловно знаковая, отвечающая главной в процитированном отрывке теме благородства. Возможно, эта деталь избыточна; но одновременно она и функциональна. А вот как описывает свою героиню мэрисьюписатель (пример взят по принципу что-ближе-лежит, из душераздирающего фанфика "Sugarcane Paradise" на fanfic.ru, раздел "Пираты Карибского моря, естественно, орфография и пунктуация сохранены):
"Ты – молодая девушка, принадлежащая к высшей сфере Порт Рояла (запев, традиционный для МС. – здесь и далее комментарии А.). Твой отец – богатый купец, который поставляет шёлк и пряности на Ямайку (это купцы-то - в высшей сфере?). С детства тебя приучали к жизни среди тебе подобных – ты умеешь петь и играть на фортепьяно (no comments), и тебя два раза в неделю заставляют упражняться в игре, светским манерам, и вокалу (дорогой мэрисьювед А.! пожалуйста, обрати внимание на эту передовую конструкцию). Играть на фортепьяно тебе очень нравиться, хотя тебе хотелось бы приуспевать больше, но петь ты не очень любишь, и твои гувернантки рвут на себе волосы от злости, так как ты очень упрямая, и буквально сопротивляешься руками и ногами, когда тебя тащат на вокал (детали, не имеющие непосредственного отношения к сюжету, но - с натяжкой - проливающие свет на непростой характер героини).
Ты очень любишь читать, но твой отец запрещает тебе брать книги из старинной библиотеки в вашем доме. Он считает, что книги не для женщин, и излишние познания могут помешать ему выдать тебя замуж повыгоднее (а вот это уже пустой треп: отец помрет на первой странице, а заявленное патриархальное воспитание на характере героини никоим образом не скажется).
У него по видимому будут хорошие шансы, так как ты очень хорошо выглядишь – ты самая красивая девушка в Порт Рояле (собственно, этим можно было ограничиться - ни ф-но, ни вокал, ни отец нам дальше не понадобятся). Многие говорят, что это Элизабет, но это потому, что тебя так редко пускают из дома, что многие не знают тебя в лицо".
Фраза насчет сходства с Элизабет нам еще пригодится, а покуда пейдем к туалету:
«Сегодня вокала не будет, мисс», улыбается няня. «Идёмте, я вас одену, сегодня приезжает Ваш отец! А Вы знаете, он терпеть не может, когда Вы разгуливаете в светлых платьях и ещё без корсета (Нарушение правил. Девушка из высшего общества, да без корсета?).
Ты идёшь с няней за ширму, где она затягивает тебя в корсет – пожалуй, туже обычного. Но возможно это с непривычки. Ты тихо ругаешься сквозь зубы, но няня не делает тебе в это раз замечания. Она даёт тебе бледно-серое платье с кружевами, и длинные перчатки. Твой отец считает, что девушки твоего возраста должна носить платья потемнее, но ты любишь светлые тона, и поэтому он обычно не спорит, если ты только одеваешь длинные перчатки (Нарушение правил. Молодые девушки по правилам хорошего тона как раз носят светлое - папаша, вы отстали от жизни. Перчатки, кстати, нам тоже нигде не понадобятся)».
"Ты не понимаешь, почему этот человек хозяйничает у вас в доме, но у тебя от боли нет сил особенно размышлять, поэтому ты хорошенько размахиваешься, и бьёшь его острым каблуком твоей белой кожаной туфельки прямо в пах".
Этот отрывок заслуживает особого внимания: здесь типичная для МС нечуткость к динамике повествования. Героиню избивают, ей больно, и от боли "нет сил особенно размышлять"; но автор находит время оговорить, что туфелька, которой саданули в пах насильника, была белой и кожаной. Лучшее подтверждение тому, что визуализация в мэри-сью возведена в культ.
Дальше - больше. Героиню поколотили тростью, всячески над нею надругались, а под завязку еще и сообщили о гибели отца - но на следующее утро, как ни в чем не бывало,
"…в твою дверь без стука вошла Анна, она несла что-то белое.
«Вот мисс, одевайтесь быстрее, и дайте я вас затяну. Потом мы сразу же спустимся вниз, мистер Самптон хочет Вас видеть».
Ты покорно делаешь, как говорит Анна, потому что ты знаешь, что у неё могут быть из-за тебя проблемы. Той белой вещью, которую Анна принесла, оказалось белое платье. Ты его ещё не видела, наверное его привёз Самптон. Но платье бесподобной красоты, оно очень выгодно подчёкивает твою фигуру. Верх платья облегает твою фируру, юбка слегка закручена вокруг талии, таким образом создаются складки, которые становятся шире к низу платья".
Это скрупулезное, хоть и невнятное описание лишний раз подчеркивает потрясающую эмоциональную стойкость нежной благовоспитанной барышни, лишившейся накануне отца и избитой собственным опекуном.
Отчего же, невзирая на очевидную и никому не нужную избыточность текста, ёжики продолжают плакать и колоться? Ответ на этот вопрос невозможен без дополнительного исследования условий бытования МС-текста, о которых мы поговорим в следующий раз.
Пишет Алена (the_mockturtle) в marysuestics (с) 2005
читать дальшеФандом: Star Trek
Название: A Trekkie's Tale
Автор: Paula Smith
Перевод: Спектр aka loony_spectre
Герои: Мэри Сью, Кирк, Спок, Маккой, Скотт
Рейтинг: G
Категория: юмор
Саммари: Отсюда началось победоносное шествие Мэри Сью по фандомам всех мастей...
Дисклеймер: Персонажи Star Trek принадлежат Джину Родденберри
Warning: Смерть персонажа (sic!)
Ух ты, господи боже мой, круто как! - подумала Мэри Сью, поднявшись на мостик "Энтерпрайза". - Я самый молодой лейтенант флота - мне всего пятнадцать с половиной лет!"
К ней подошел капитан Кирк.
- О, лейтенант, я безумно в вас влюблен. Вы хотите переспать со мной?
- Капитан! Я не из таких!
- Вы правы. И я уважаю вас за это. Вот, поуправляйте кораблем минуточку, пока я схожу приготовить для нас кофе.
На мостике появился мистер Спок.
- Что вы делаете в командирском кресле, лейтенант?
- Капитан сказал мне сюда сесть.
- Безупречная логика. Я восхищен вашим разумом.
Капитан Кирк, мистер Спок, доктор Маккой и мистер Скотт вместе с лейтенантом Мэри Сью телепортировались на Ригель XXXVII. На них напали зеленые андроиды и посадили всех в тюрьму. В момент слабости лейтенант Мэри Сью рассказала мистеру Споку, что она тоже наполовину вулканка. Быстро оправившись, она взломала заколкой замок на двери, и они все сбежали назад на корабль.
Но по возвращении доктор Маккой объявил, что лейтенант Мэри Сью обнаружила, что все, кто спускался на поверхность, заразился тяжелой формой бешеной лихорадки, сама Мэри Сью - в меньшей степени. Пока четверо старших офицеров отлеживались в лазарете, Мэри Сью управляла кораблем, и управляла так замечательно, что получила Нобелевскую премию мира, вулканский Орден Мужества и тральфамадорианский Орден Крутых Парней.
Однако болезнь все же поразила Мэри Сью, и вылечить ее не удалось. Капитан Кирк, мистер Спок, доктор Маккой и мистер Скотт стояли вокруг ее постели и, не стесняясь слез, оплакивали потерю ее прекрасной юности и юной красоты, интеллекта, способностей и прочих добродетелей. Экипаж "Энтерпрайза" и по сей день отмечает ее день рождения как праздник.
Отсюда
Научные размышления о сабже
читать дальшеОпределение
Мэри Сью (Mary Sue) – оригинальный персонаж, согласно общему мнению, являющийся воплощением либо самого автора, либо того, какой автор хотела бы быть. Мэри Сью обычно легко вычислить, поскольку они все как одна сногсшибательно прекрасны и неописуемо умны. Как правило, у них весьма необычный цвет глаз и волос, сложное мелодично звучащее имя, бурное прошлое и сверхъестественные способности. Обычно они появляются, затмевают всех и вся, ложатся в постель с теми героями канона, которых автор больше всего хотела бы видеть голыми в ванной, а затем спасают мир. Вслед за спасением мира они либо выходят за облюбованного канонического героя замуж, либо погибают героической смертью под дружные рыдания остальных персонажей. Мэри Сью не любят ни в одном фандоме, в основном потому, что читать фики людей побуждает интерес к каноническим, а не оригинальным персонажам, как бы красивы и потрясающе умны последние ни были. Развитию сюжета они тоже не особенно помогают, учитывая, что они – само совершенство, и по всем признакам понятно, что мир таки будет спасен. Мэри Сью существуют не только в женской, но и в мужской ипостаси, и их роль не всегда ограничивается фанфиками. Не все Мэри Сью плохи, попадаются и те, которым удается скромно держаться в тени и со временем превратиться в полноправных зрелых персонажей. Но таких считанные единицы.
Проблема самоописания
Я постоянно слышала, что описание своего образа - бич фанфикшенов, и рассказы, где встречается это явление - плохи по определению. Я тоже в это верила - почти целых полгода.
По сути дела, если бы это была правда, осудить пришлось бы все фанфикшены. Во всех героев, которых мы описываем, мы вкладываем частичку себя. Это единственный способ оживить персонажи. Если мы не вкладываем в них себя, они окажутся в лучшем случае незапоминающимися плоскими фигурками. Трюк в том, чтобы правильно смешивать собственные черты в разных пропорциях, чтобы герои не становились бездумными копиями нас самих.
Это легко, когда речь идет о фанфикшенах, так как характеры и отношения персонажей уже определены. Сложнее с новыми героями - они должны быть уникальными, и у нас нет готовой модели для их создания. Это приводит к распространенной ошибке, а именно: новый персонаж автоматически наделяется характером автора.
Фрейд полагал, что самоописание лежит в основе вообще всей литературы, и все сюжеты есть исполнение желаний автора. Единственное различие в том, насколько успешно он маскируется, прикрывая это социальной ценностью произведения. В широком смысле, с этим нельзя не согласиться.
Таким образом, во всех персонажах имеется немного самоописания, и то, что мы называем самоописанием, есть только преувеличенная степень нормального и полезного литературного приема. Это хорошо, если используется в меру. Так почему же явное самоописание принимается так негативно?
Ответ - "мэрисьюизм". Термин произошел, вероятно, от ранних фанфикшенов по сериалу Star Trek. Обращусь к Мелиссе Уилсон, которая написала отличный "Тест на Мэри-Сьюизм" (missy.reimer.com/library/marysue.html и Путеводитель Доктора Мерлина по фанфикшену" (missy.reimer.com/library/guide.html):
Вы уже знаете Мэри Сью. Мэри Сью - веселое, яркое, полезное шестнадцатилетнее создание, лучик света на корабле. Весь корабль любит Мэри Сью, потому что Мэри Сью хороша во всем. Мэри Сью - инженер, врач, хороший лидер, превосходный повар и, как правило, прекрасная певица. У Мэри Сью часто проявляются особые дарования, например телепатия, предвидение или магические способности. Если Мэри Сью очень юна, она часто дочь одного или двух известных персонажей. Если она постарше, то она обычно оказывается к концу в постели с любимым героем автора. Ее имя - часто первое или второе имя автора, или его ник в интернете, или любимое прозвище. В конце истории Мэри Сью выходит замуж за выбранного героя, принимая всеобщие поздравления и восхищения, либо же умирает, сопровождаемая глубоким трауром. Читатель, со своей стороны, только рад.
Если Мэри Сью - девушка, то это веселая, всеобщая любимица, которая никогда не страдает ПМС и служит источником вдохновения для всех вокруг. Если герой этого типа мужского пола (знаменитый Марти-Сью), он - задумчивый, любящий уединение тип, совершенно не обращающий внимание на славу, от которой у него одни неприятности. Притом что у него прекрасно получается все начинания, даже когда он игнорирует общепринятые правила. В конце он получает уважение всех авторитетных фигур.
У него также случаются ужасные приступы вины из-за вещей, в которых не было его ошибки и которые он вообще не мог контролировать. Все вокруг знают, что он ни в чем не виноват, но он настаивает на своих мучениях и тоскует все ночи напролет. Это дешевая уловка, чтобы найти причину для тоски, переоценки ценностей и глубокой задумчивости совершенно без причины, только чтобы наложить на героя ответственность за что-то неправильное. Часто это используется, чтобы герой стал необщительным и презираемым, из-за того что он замучен виной или морально травмирован. Мэри Сью не может сделать ничего даже отдаленно плохого без целой кучи объяснений и оправданий.
Некоторые авторы думают, что они могут избежать обвинения в мэрисьюизме, заставляя своих героев страдать. Частый результат - утомительные мучения, сопровождаемые потоками жалости к себе и сочувствия других персонажей. Читателям это надоедает так же, как и постоянное исполнение желаний героя, потому что по существу это одно и то же. Во всех этих "страданиях" отражается старая добрая фантазия: "Когда я умру, вы все пожалеете, что плохо ко мне относились".
Другое характерное оправдание "мэрисьюистов": "Эта героиня не я, она просто напоминает меня, разговаривает как я, носит мое имя и делает все то, что мне хотелось бы делать" (Да, это именно так). Или: "Моя героиня не идеализированное олицетворение - она переняла кучу недостатков". Или: "Она не совершенна - есть очень много вещей, которых она не умеет". К сожалению, под "недостатками" часто понимается: "Она слишком сильно заботится о своих друзьях" или "Он пытается все делать как можно лучше, на грани возможностей". И под вещами, которые она "не умеет делать", понимается неумение играть на банджо, чтобы спасти свою жизнь, и другие навыки, которые не играют роли в сюжете.
Проблема с явным самоописанием состоит в том, что в многих случаях автор использует его, потому что он или она просто больше ничего не умеют. И автор, у которого не хватает воображения создать персонаж иной, чем собственная копия (слегка улучшенная, конечно) скорее всего попадет в западню мэрисьюизма. Самоописание - это не причина появления плохих рассказов, но обычно у них один общий источник.
Это также означает, что автор, который знает, что делает, может использовать самоописание, и его рассказ необязательно получится плохим. Я читала несколько очень хороших рассказов с явным самоописанием, но оно было управляемым, и мэрисьюизм там не вызывал раздражения.
Автор приключений Мэри Сью работает на простом принципе: он хочет, чтобы его любили, так что он делает любимым своего героя. Все главные персонажи хотят быть его друзьями, и автор ожидает, что читатели почувствуют то же самое. К сожалению, этого не происходит. Читателям не нужен персонаж, которого они могут любить, им нужен тот, с кем они могут себя отождествлять. Причина, почему мэрисьюизм так раздражает, в том, что никому не нравится видеть кого-то, чьи мечты всегда и во всем сбываются. Наиболее успешные истории - те, где читатель может поставить себя самого на место главного героя. Но Мэри Сью создана не для них, а для автора - такой, какой хочет видеть себя автор со стороны.
Как побочный эффект, Мэри Сью часто отодвигает на задний план главных персонажей. Через секунду после появления Мэри все вокруг превращаются в ее поклонников. Жизнь остальных персонажей показывается постольку, поскольку это касается Мэри, и никакого развития характеров не происходит без того, чтобы это ее каким-либо образом не касалось. Главные герои становятся фоном, кроме разве что особых симпатий автора - им позволительно стать близкими друзьями (или возлюбленными) Мэри Сью. История, в общем-то, перестает быть фанфикшеном.
Опять же, самоописание хорошо работает, пока автор сохраняет целостность истории и позволяет другим персонажам жить собственной жизнью, отдельно от Мэри Сью. Никто не хочет читать фанфик, где его герои танцуют под дудочку Мэри Сью. Они должны играть не эпизодическую роль и оставаться главными действующими лицами их собственных историй.
Короче говоря, самоописание - не бич фанфикшенов. Оно может быть интересным, как любой другой тип истории - при условии, что автор знает, что делает, и знает, как избежать мэрисьюизма в его худших формах. Мэрисьюизм не ограничен самоописанием, и самоописание - не обязательно мэрисьюизм, но они следуют друг за другом, если это вовремя не предотвратить.
Я попробую дать вам несколько моих личных рекомендаций. Я не буду вдаваться в подробности. Есть много других эссе, где гораздо подробнее рассказано о мэрисьюизме и о том, как его избежать, так что я ограничусь теми, которые я нахожу наиболее раздражающими. Также я расскажу о том, как, по моему мнению, различать самоописание и мэрисьюизм.
Самая важная рекомендация - будьте честны. Если в этом персонаже вы описали себя, признайте это. Не тратьте впустую силы, чтобы это скрыть. Лучше направьте их на то, чтобы сделать рассказ интересным и оригинальным. Расскажите его так, как никто не рассказывал прежде. Читатели должны иметь возможность идентифицировать себя с персонажем, поставить себя на его/ее место. Только тогда вы выполните их желания, а не заставите смотреть на чужие.
Другая составляющая честности в самоописании: когда желания героя/героини исполняются, они должны радоваться этому. Если вы напишете об их раздражении и тоске, это будет выглядеть нечестным и неестественным с точки зрения читателя. Могут иметься обратные стороны медали, которые откроются позже, но в реальности никто бы не увидел их сразу, когда он еще ослеплен успехом. Вместе с большой властью приходит большая ответственность, но, добившись цели, любой нормальный человек обычно кричит "Урааа! Великолепно! Дааа!"
Никогда - никогда! - ни на секунду не думайте, что можете позволить себе мэрисьюизм, если вы "совмещаете" его с драмой, развитием характера или тоской. Вы не можете совмещать мэрисьюизм. Он становится только более очевидным и раздражающим в контрасте. Кроме того, половина вещей, которые, по идее, направлены против мэрисьюизма, часто им же самим и оказываются.
Особенно избегайте ложной вины, описанной выше. Если вы хотите, чтобы ваш герой имел нечистую совесть или мятежную душу, чтобы потом иметь возможность обрести душевный покой, пусть он/она на самом деле сделают что-то неправильное и будут по-настоящему виноватыми. Если вы не можете вынести мысль, что ваша героиня на такое способна, то не беспокойте нас притворными жалобами.
Когда Вы создаете нового героя (при помощи самоописания или нет), подумайте немного о его взаимодействии с персонажами и историей. Вам нужен этот новый герой, чтобы поддержать рассказ, или вы пишете рассказ, чтобы он служил фоном для вашего героя? В последнем случае попробуйте придумать объяснение, почему он заслужил такую честь. Если ответ будет: "Потому что он такой хороший, что людям захочется о нем читать", - то, скорее всего, вы создаете Мэри Сью. Основывать всю историю исключительно на одном персонаже - дело ОЧЕНЬ трудное, так что лучше оставить эту работу профессионалам.
Наконец, как вы реагируете на критику в адрес вашей героини? Если вы отвечаете на нападки (в том числе утверждения, что он или она - Мэри-Сью) так, как будто это личные обвинения в ваш счет, вы должны признать, что вы довольно явно отождествляете себя с вашим персонажем. Возможно, слишком явно, чтобы объективно судить о его/ее роли и значении в вашей истории.
Оригинал Bast! aka Sebastian (enterprise.mathematik.uni-essen.de/~bastian)
Перевод © Dirty Nue, 2002
Горячая линия с Мерисьёй (Мери Сью) и ее братом-близнецом Мерисеем(Марти-Сью)
Дорогие друзья! Сегодня у вас появилась возможность задать вопросы немеркнущим звездам фанфиков и массовой литературы – Мерисье и Мерисею.
1-й звонок. Я бы хотел задать вопрос Мерисею. Привет, Мерисей. Я слышал, что вы с Мерисьей близнецы. У вас в самом деле белокурые локоны и лучистые голубые глаза?
Мерисей: Мне часто приходится менять имидж. Вы понимаете, когда критики стали узнавать нас с сестрой по белокурым локонам, высмеивать и травить, авторы начали гримировать нас иначе. Признак мерисью – это бросающаяся в глаза красота. Но наиболее продвинутые фанфикописцы поняли, что мне,Мерисею, необязательно походить на девочку и блистать красотой. Авторы уразумели, что достаточно, если моя внешность будет бросаться в глаза, производить впечатление. Главное, чтобы я выглядел необычно, и все окружающие не сводили с меня глаз, переполняясь эмоциями от одного моего появления, чтобы я был незауряден, не чета всякому второстепенному герою. Отныне у меня может быть лицо в шрамах, глаза горят адским огнем, при виде меня все дрожат от ужаса, начинают заикаться и проникаются уважением, в крайнем случае, преисполняются ненависти ко мне, – в общем, главное, думают обо мне и заняты мной.
2-й звонок. Здравствуй, дорогая Мерисья! Извини за нескромный вопрос, почему тебе всегда так мало лет?
Мерисья: Да, обычно я играю девочек моложе 20. Проще всего это объясняют возрастом самих авторов. Но не надо все упрощать. Подумайте о Мерисье 16-ти лет или о 18-20-летнем Мерисее. Когда жизненные невзгоды сваливаются на сорокалетнего бородача или, извините, на тетеньку бальзаковского возраста, разве их будет так жалко, как меня и моего братишку? О! Мы с ранних лет остаемся без родителей, попадаем на каторги, в уличные банды, в рабство, на пиратский корабль и куда угодно. Как трогательно, когда у моего юного братца в волосах уже к 20 годам видна изрядная седая прядь. Ну и конечно, я очень эффектна, когда в моих детских ручонках оказываются судьбы мира. При этом очень часто мы с Мерисеем делаем такие глупости, которых умудренные жизнью дяденька или тетенька просто не допустили бы в своей судьбе. А с нас, детишек, и взятки гладки.
3-й звонок. Почему вы постоянно спасаете миры?
Мерисья: Все дело в конкуренции, дружок. Все мерисьюшки, как класс,обязаны быть неимоверно круты. Когда одна из нас вздумала спасти мир,остальным пришлось ставить планку на ее уровень.
Мерисей: Не надо преувеличивать, Мери... С тех пор, как критики ополчились на спасение миров или государств, наиболее продвинутые авторы находят другие варианты. Например, в 2-3 случаях из 10 я просто выступаю как карающая сила, наказываю виновных, очищаю мир от моральных уродов, а заодно от всяких гопников, которые смотрят на меня без благоговения. Это просто. На каждом шагу – черные культисты, бандиты, правительственные заговоры, работорговцы и просто злые дети, топящие щенят... Главное для настоящего Мерисея – быть в форме и расправляться с врагами поэффектней. Некоторых можно щадить, если от страха они описаются или вылижут мне ботинки. В общем, я суров, но справедлив.
4-й звонок: Мерисей, какой у вас характер?
Мерисей: Признаюсь, у нас с сестрой скверный характер. Прежде всего, мы невероятно капризны и нетерпимы. Общаться с нами можно только в том стиле, который позволяем мы. "Не знал" – не оправдание. Что у вас другая вера или обычаи, тоже не оправдание. Мы говорим со всеми "насмешливо", "усмехаясь", постоянно острим или поучаем. Да и своим поведением мы тоже всегда даем уроки тем, кто еще недостаточно усвоил, что нас нужно уважать. В общем, все вокруг нас должны попадать впросак, совершать ошибки, говорить глупости – тогда мы в своей среде.
Главное наше противоречие в том, что автор обязывает нас быть скромными – и
одновременно хочет видеть нас в центре внимания. Если мы получаем рану, он
должен обеспечить целую толпу сочувствующих, на которую мы будем ворчать. Если мы совершаем подвиг, слава должна жужжать у всех в ушах; мы же будем считать свой подвиг грязной и нудной работой, а у зевак глаза полезут на лоб от восторга. Мы никогда не нуждаемся ни в ком, не завязываем знакомства. Наоборот, где бы мы ни появились, наши таланты и наша необычность привлекает к нам внимание. Князья и мафиози вцепляются друг другу в волосы за право нанять нас на работу, разумеется, готовы на любые условия, и их собственные люди не могут составить нам никакой конкуренции. Нашими друзьями – если их можно считать друзьями – обычно оказываются те недотепы, которых мы спасаем из беды. На их фоне мы выглядим особенно великолепно.
Мерисья: О! Брат забыл добавить – авторы снабжают нас индульгенцией на все случаи жизни. Мы не только самые умные, самые сильные и смелые, самые талантливые в сюжете. Мы еще и самые несчастные и уж-жасно ранимые! Мы пережили глубокое разочарование, несравнимые ни с чем муки. Понятно, если после этого мы слишком жестоки, недоверчивы, высокомерны, презираем людей, ни к кому не проявляем особой чуткости – то сперва вспомните, как мы жили! У остальных персонажей жизнь, по сравнению с нашей, была просто курортом! (Кстати, по этим нечеловеческим страданиям в предыстории нас очень легко узнать).
5-й звонок. Скажите, пожалуйста, как вам удается поддерживать такую прекрасную физическую форму, несмотря на пережитые вами ужасные страдания?
Мерисья: Ну, это наша специфическая особенность. Дело в том, что наши болезни и раны имеют только неопределенные внешние симптомы, более или менее приличные для показа. Они призваны поярче отразить наши страдания. Но это не значит, что мы способны заработать хроническое заболевание. (Кстати, если мы и заработаем его, оно не помешает нам побеждать кучи врагов. Просто иногда – конечно, в свободное от сражений время, – болезнь будет эффектно усиливаться).
6-й звонок. Вопрос к обоим от группы толкинистов. Случалось ли вам играть
эльфов, и какими эльфами вы бываете?
Мерисья: О! Я, конечно, бываю прежде всего очень красивой эльфийкой. Самой красивой из них. Понимаете, они все сами по себе красивые, так что я, как истинная Мерисья, в роли любой из них бы чувствовала себя комфортно. Это вам не гномка, не орчиха и не троллиха. Но если уж я берусь за роль, я все делаю качественно. От меня, когда я эльфийка, исходит серебристое сияние, при каждом моем шаге звенят колокольчики, и при этом я лучше всех сражаюсь на мечах, из лука стреляю так, что Робин Гуд нервно курит в коридоре, играю на всех инструментах, от моих песен зажигаются звезды, а в глазах светятся мудрость и печаль. Печаль потому, что я и там перенесла, как вы уже понимаете, тяжелую жизненную травму. Меня часто берут в плен, и там в меня влюбляется этот, как его... забыла имя! Ну, главный злодей. Саурон, или Моргот, или Назгул, смотря по обстоятельствам. И я могу вить из него веревки...
Мерисей: Что до меня, то я, играя эльфа, возвращаюсь к привычному мне с юности имиджу красавца. Но это совсем не тот красавец, каким я бывал раньше – не тот слащавый голубоглазый ангелочек. О нет. У меня иссиня-черные волосы, серые, как грозовое море, глаза, на челе печать неизгладимого проклятия. Да-да, мой девиз: если пить – то шампанское, если играть эльфа – то нолдо. Будучи нолдо, я все время страдаю. Я предал одних своих братьев, перерезал целый город других, послал нафиг Валар, и за все это я яростно ненавижу Врага и Тьму. Я горд, несгибаем, в бою рву своих врагов на британский флаг. Я обязательно попадаю в плен, там меня непременно подвергают пыткам, а потом в меня до безумия влюбляется темная майэ. Это уж всегда так. В нас с сестрой, когда мы эльфы, обязательно влюбляются какие-нибудь майи. Ну, еще по нам сходят с ума и за нами
косяками бегают другие эльфы, орки, и люди, но эти варианты мы не рассматриваем. Кроме бешеного нолдо я, как вариант, порой играю нолдо не бешеного, а мудрого и светлого. И, признаюсь вам еще в одной моей эльфийской роли. Иногда я играю Леголаса.
7-й звонок. Вот все говорят: фанфики, фанфики! А случалось ли вам играть в
фанфиках канонических героев?
Мерисей: Да, кстати о мудрых и светлых. Играем, поигрываем. Как правило, это эльфийские короли. Вот бешеный нолдо – он добрый в душе, а снаружи – таки ожесточившийся от несправедливости жизни. А когда я король – я обычно как? Я как раз добрый снаружи, светлый, и всех люблю. Простой, как правда. Я всегда делаю добро недостойным, и они это никогда не ценят. А я все равно делаю, прямо не могу иначе. То накормлю голодного птенца, то помогу сыну своего покойного друга разобраться в сложном музыкальном этюде, который бедный ребенок долбит на лютне целыми днями. То пожалею отвратительного и грязного пленника из темных, и он уйдет в закат, плача слезами умиления. Но пока я живой, это все-таки не так интересно, а я обожаю играть с того момента, когда я помру. Мне так нравится, как надо мной все плачут, как все переживают и чувствуют себя виноватыми! Лежишь себе мертвый, лицо у тебя такое прекрасное и спокойное! А все вокруг так безутешны, и вообще-то – так им и надо! Да, и еще – иногда я играю такого же точно доброго и светлого темного Владыку. Я делаю практически то же самое, только отпущенный пленник бывает светлый. И я не помираю, а попадаю в плен, но все равно все безутешны, и им так и надо.
Мерисья: А я играю Галадриэль. Она красивая, и в нее все влюбляются.
8-й звонок. Говорят, что у вас нечиста совесть?
Мерисья: Наша совесть – загадочная штука. Она совершенно нечувствительна к тому, что нередко на нас лежит кровь множества жертв, в частности, и просто
подвернувшихся под горячую руку. Но та же самая совесть оказывается удивительно щепетильной тогда, когда нормальным людям нас не в чем было бы упрекнуть. Мы всегда осуждаем себя за то, что не спасли жизнь какого-нибудь друга, даже если из ситуации было понятно, что спасти его было невозможно. Мы сурово судим себя, если, жертвуя собой, потом из-за тяжелых ран оказываемся обузой на руках обязанных нам по уши второстепенных героев. В общем, не пытайтесь понять загадочную совесть Мерисьи.
9-й звонок. Не могли бы вы объяснить, за что вас все так ненавидят?
Мерисей: Уважаемый, вы не в теме! Обычно мерисьюшек ненавидят в фанфиках. Это легко понять. Ведь мы с сестрой мало того, что вытесняем персонажей канона – мы еще и оказываемся круче их, вызываем их восхищение, спасаем им жизнь. Разумеется, любители канона обижены. Но авторы всегда могут поступить умнее. Постройте для нас особенный мерисьюшный сюжет. Подростки будут без ума!..
Авторы: Хугларо, Ломениллэ
Лекции по мэрисьюизму
ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ, вводная
Прежде чем перейти непосредственно к сути дела, хочу обратить внимание многоуважаемой аудитории на то, что автор вовсе не имеет целью уничтожение мэри-сью как литературного факта и вполне отдает себе отчет в том, что борьба с этим явлением попросту бессмысленна. Ибо, хотим мы того или нет, девяносто девять процентов населения земного шара подвержены дэйдримингу, и значительная часть мечтателей имеет широкие возможности для выплескивания продуктов этого дэйдриминга в сеть. Единственное, что мы можем посоветовать мэрисьюненавистиникам, - расслабляться и получать удовольствие; а в том, что получение удовольствия от чтения лучших образчиков жанра вполне достижимо, можно убедиться, ознакомившись с плодами комментаторского труда выдающегося мэрисьюеведа explo.
Всякий решивший посвятить себя благородному делу изучения мэри-сью, в первую очередь столкнется с проблемой определения этого, вне всякого сомненья, незаурядного явления. В рамках современного литературоедческого дискурса существует три основных точки зрения на заявленную проблему: одни рассматривают МС как персонаж-"воплощение значительной части авторских комплексов-фантазий-идеологий", постоянно выступающий "пернатым роялем - появляется из ниоткуда, всех и вся спасает, попутно сияя своим безмерным превосходством над окружающими, и исчезает в никуда, как и полагается божеству-трикстеру"; в то же время они упускают из виду, что после внедрения МС-персонажа в произведение, отличное от любовного романа, жанровый "каркас" этого произведения стремительно разрушается.
Другие настаивают на жанровой природе явления, однако все попытки более-менее четко описать элементы этого жанра (помимо обязательного наличия идеального авторского Я) до сих пор не увенчались успехом. Мэри-сью разнообразна и многолика и в самом деле может внедриться в любой текст; отсюда гениальное предположение explo о том, что МС есть ничто иное как "проекция определённого типа психологии", некий метод прочтения текста. Всецело поддерживая мнение уважаемого коллеги, считаю необходимым уточнить, что для получения более полного представления о природе МС следует определить, какого рода изменения вносит это прочтение в структуру оригинала, можно ли эти изменения каким-то образом систематизировать и выйти таким образом на жанровые признаки мэри-сью (ибо анализ предоставленных в нашу лабораторию материалов красноречиво свидетельствует о том, что, невзирая на субъективность интерпретаций исходных текстов, всем МС-произведениям свойственна относительная клишированность).
Следующая трудность, с которой, несомненно, столкнется начинающий мэрисьюевед, - это проблема отбора материала. На данный момент нами выделено, помимо непременного наличия "идеального Я", два относительно объективных, взаимообусловленных и тесно взаимосвязанных критерия, по которым можно определить принадлежность произведения к славной когорте МС. Это, прежде всего, недетерминированность поведения главного героя/героини, позволяющая отличить его/ее от прочих "идеальных Я". Автор не адаптирует свой идеал к ситуации - отсюда, собственно, и череда логических, исторических и фактологических ошибок, полюбоваться на которые можно в хрестоматии explo.
Приведу пример. Фанни Прайс из "Мэнсфилд Парка" Джейн Остен также является воплощением авторского идеала, находится на переднем плане и таки "сияет безмерным превосходством над окружающими". Однако причислять Фанни Прайс к мэри-сью нельзя, поскольку такое безукоризненное поведение Фанни объясняется рядом обстоятельств - ее происхождением, воспитанием, характером, конкретно-исторической ситуацией, наконец. Джейн Остен весьма успешно балансирует на грани между индивидуализацией и типизацией; Фанни - характер, любая представительница племени мэри-сью - даже не тип, но клише (о чем мы поговорим позже).
Второй из заявленых критериев - систематическое нарушение автором законов той реальности, в которой происходит действие, в угоду персонажу. При этом природа реальности не имеет ровным счетом никакого значения. У.Эко в "Записках на полях "Имени Розы" формулирует это так: "В прозе ограничения диктуются сотворенным нами миром. Это никакого отношения не имеет к реализму (хотя объясняет, в числе прочего, и реализм). Пусть мы имеем дело с миром совершенно ирреальным, в котором ослы летают, а принцессы оживают от поцелуя. Но при всей произвольности и нереалистичности этого мира должны соблюдаться законы, установленные в самом его начале".
Другими словами, если ваша героиня обладает сверхъестественными способностями (или просто фантастически красива, и счет разбитых ею сердец идет на дюжины), это одно; но если вы в угоду героине размещаете по соседству Париж и Нью-Йорк, дабы обеспечить воздыхателю беспрепятственный доступ к телу, здесь уже попахивает мэрисьюизмом и daydreamом, предаваясь которому, мы не слишком считаемся с обстоятельствами.
Распространенное заблуждение насчет того, что мэри-сью может считаться только фанфик, объясняется тем, что в случае с заимствованием мира соблюдать установленные автором правила игры намного сложней, а нарушение их тотчас бросается в глаза. Но горящая баня из опуса о княгине Ольге и "топографический кретинизм" Натанэль на самом деле одного поля ягоды.
Следует оговорить, что нарушения должны носить именно _системный_ характер, каковое обстоятельство указывает на то, что связь между местом действия и самим действием грубо нарушена (а ведь, если верить Эко, именно "созданный мир...указывает, куда должен идти сюжет").
Такая позиция позволяет исключить из мэри-сью, с одной стороны, стандартные любовные романы, с другой - произведения вроде "Валькирии" или "Аниты Блейк".
ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ
Тут она бросилась в воду.
Н.М.Карамзин. "Бедная Лиза".
Он дрался изо всех последних сил,
А Мэри в этот миг его любила.
Фольклор.
Цель настоящей лекции - пролить немного света на темное прошлое интересующего нас явления. Поскольку в общем массиве текстов, опознанных нами как МС, абсолютное большинство исключительно сентиментальны, еще на заре наших научных поисков было сделано смелое предположение о родстве МС и девичьего рукописного рассказа (ДРР), являющего собой "романтически окрашенную сентиментальную повесть…, праправнучку русской сентиментальной повести последней трети XVIII - нач. XIX в." (Жаворонок С.И. Девичьи рукописные любовные рассказы / Русский школьный фольклор / Сост. А.Ф.Белоусов. - М.: Ладомир, ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1998. - С. 185). В дальнейшем, учитывая тот факт, что жанровая природа МС доселе не доказана, эту гипотезу пришлось отложить, однако явное сходство ДРР с МС дает веские основания заподозрить их в родстве.
Наследственность сентиментальной повести сказывается в мэри-сью как на уровне темы (несчастная любовь, безвременная гибель героев) и сюжета (встреча - первая любовь - испытание - трагедия), так и на ограниченном наборе сюжетообразующих мотивов (несчастного случая, немилостивой судьбы etc.). Особое внимание уделяется описанию внешности героев - осуществляется оно, как правило, с точки зрения героя-зрителя и подчиняется, как и в случае с рукописным девичьим рассказом, определенным канонам (причем акцент в большинстве случаев делается на цвете глаз и волос). Главная героиня - непременно красавица:
Красота дочери Трандуила была широко известна уже тогда, когда девочка была ещё совсем мала. Её длинные золотистые волосы, унаследованные от отца, блистали, словно закатное солнце. Изумрудные глаза, вобравшие в себя всю зелень родных лесов, всегда сияли тёплым светом. Когда появлялась она, облачённая в шёлковое платье цвета первой весенней травы, и украшенная лишь тоненьким золотым ободком, поддерживающим её роскошные волосы, все невольно попадали под её чары, ощущая умиротворение и тихую радость.
Однако, если в рукописном девичьем рассказе классического типа красота героини стандартна и в целом соответствует идеалу, выработанному девичьей субкультурой -
Девочка была очень красивая: у нее были очень красивые глаза с черными ресницами, черные брови дугой, прямой нос. А губы большие украшали ее. Ее черные локоны спускались на плечи. Черные локоны так шли ей, как это было у куклы (Ibid., c. 190)
- то героиня мэри-сью может быть красива непривычной, неестественной красотой (что, опять-таки, влияет в первую очередь на цвет глаз и волос), в чем нам видится попытка выделиться (внешностью и/или поведением - за счет наделения героини рядом магических или иных умений) на фоне многочисленных "стандартных" красавиц, образами которых насыщена питательная среда мэри-сью - массовая культура.
Ведущие мэрисьюеведы (в частности, explo) неоднократно отмечали своеобразную пространственно-временную организацию, присущую МС-произведениям. Причиной этого явления, характерного также и для ДРР, является условность создаваемого авторами мира, события в котором отбираются в соответствии с жанровыми установками и выстраиваются по следующей схеме (одно- или двухходовой):
Герой/героиня покидает "свое" пространство;
на новом месте знакомится с героиней/героем (и соперником/соперницей, буде таковые найдутся);
между героями завязывается дружба, перерастающая в любовь. Мотивом поцелуя заканчивается _первый ход_ сюжетной схемы и начинается второй:
между героями возникает близость (чаще - духовная
);их любовь подвергается испытанию;
один из героев погибает;
второй кончает жизнь самоубийством/тяжко переживает/хранит верность умершему.
При этом в схеме второго хода возможны вариации: близость-испытание-разлука-воссоединение (хэппи-энд). Повествование может быть и одноходовым, в этом случае МС отдает предпочтение первой части схемы (т.н. рассказы о встрече).
В подавляющем большинстве случаев действие рассказа движется линейно. В тех случаях, если в него вводится фигура рассказчика, сюжет также не претерпевает значительных изменений: схема надстраивается с одного из концов (либо читатель узнает о трагедии до основного повествования, либо герой проходит дополнительное испытание).
Пространства мэри-сью и рукописного девичьего рассказа имеют много общего. Это пространство обыденно-сентиментально-романтическое, представленное в текстах рядом локусов, в каждом из которых в определенный отрезок времени разыгрывается определенный фрагмент сюжета. Связки между локусами, в которых происходят события из отмеченных выше опорных пунктов сюжетной схемы, автору не важны; он вольготно обращается с пространством и временем, всецело подчиняя их конечной цели - организовать встречу героев, подготовить неминуемую кончину одного из них и т.п., пусть даже в ущерб историческому и психологическому правдоподобию. Мир МС, как и мир ДРР, - мир сентиментальной любви и сентиментальной смерти, мир гипертрофированных страстей, мир масок. "Герой", "героиня", "соперник"/"злодей", "соперница"/"злодейка" - маски центральных персонажей; "друг", "подруга", "мать", "отец" - маски "ближайшего окружения". Как и рукописный девичий рассказ, мэри-сью не может обойтись без "мимоходящих" персонажей, функция которых - не оставить трагедию/счастье влюбленных незамеченной.
Вполне естественно, что столь специфически организованный текст требует соответствующей стратегии прочтения - в противном случае у читателя неминуемо возникнет реакция отторжения. Прежде чем перейти к непосредственному анализу материала, сформулируем вкратце основные теоретические моменты (с опорой на небезызвестную работу Эко "Роль читателя" (Еко У. Роль читача. Дослiдження з семiотики текстiв. - Львiв: Лiтопис, 2004. - С.28-73).
Чтобы организовать текст, автор должен полагаться на набор кодов, которые придают его (автора) высказываниям тот или иной смысл. Чтобы коммуникация состоялась, автор должен допустить, что набор кодов, который он использует, совпадет с набором кодов его возможного читателя. Т.о., автор как бы предвидит образ своего возможного читателя (в дальнейшем Идеальный Читатель), чья интерпретация высказываний будет совпадать с его собственной.
На минимальном уровне каждый тип текста эксплицитно вырабатывает очень общий образец возможного читателя посредством выбора: 1)своеобразного лингвистического кода; 2)определенного литературного стиля и 3)особых специализированных индексов - напр., текст, который начинается словами "Последние достижения в области TeSWeST (Text-Struktur-Welt-Struktur-Teorie. - А.) показали...", сразу же отсеивает читателей, которые не знают специального жаргона. Некоторые тексты дают точную информацию о предполагаемом разряде читателей (например, детские книжки - не только с помощью типографских сигналов, но и через прямые обращения; в других случаях называется специфическая категория адресата: "Друзья, католики, соотечественники..."). Многие тексты конкретизируют своего Идеального Читателя посредством скрытой пресуппозиции особой энциклопедической компетентности. Например, автор "Уэверли" начинает повествование явным требованием к специализированной категории читателей, воспитанных на целом разделе интертекстуальной энциклопедии:
Чего могли бы ожидать мои читатели от рыцарственных прозвищ Гоуарда, Мордонта, Мортимера или Стэнли или от более нежных звуков Белмура, Белвила, Белфилда и Белгрейва, как не страниц, полных пустой болтовни, вроде книг, выходивших под такими заглавиями за последние полвека?
Однако в то же время текст и формирует компетентность своего Идеального Читателя. После прочтения этого абзаца кто бы не обратился к "Уэверли" (даже спустя столетье и даже - если книгу перевели на другой язык - с точки зрения иной интертекстуальной компетентности), он так или иначе должен допускать, что вышеприведенные названия относятся к рыцарству и что есть целая традиция рыцарских романов со своей нарративной спецификой, в настоящее время уже вызывающей осуждение.
Применительно ко "вторичной" МС (созданной с опорой на конкретное произведение), специализированным индексом в которой выступают топонимы, реалии, имена собственные etc.) мы наблюдаем следующую проблемную ситуацию. С одной стороны, знакомство с претекстом чрезвычайно важно для читателя - это обеспечивает должный уровень понимания и позволяет восполнять информационные лакуны, оставленные в расчете на знание претекста; не менее важно совпадение взглядов автора и читателя на Объект Страсти Героини: так, словосочетание "эльфийский принц Леголас" должно вызывать у них одинаковые эмоции. С другой стороны, многочисленные случаи "топографического кретинизма" (дисклеймер: словосочетание "топографический кретинизм" используется на правах термина и никакой эмоциональной нагрузки не несет) показывают, что привязка к той или иной реальности является чистой воды условностью (см., к примеру, анализ "Легенды о Лейтиан" мэрисьюведа explo), из чего можно сделать вывод, что, в отличие от других произведений "по мотивам", мэри-сью рассчитана исключительно на эмоциональное прочтение (в набоковской модели оно соответствует первому уровню читательской компетенции). Малейшая попытка критического анализа текста приводит к коммуникативному провалу, тем более сокрушительному, чем большую симпатию к Предмету Страсти Героини испытывает сам аналитик.
С целью выяснения истинной роли специндекса в мэри-сью уважаемым слушателям рекомендуется провести следующий эксперимент: адаптировать имеющийся в хрестоматии текст "Легенды о Лейтиан" к реалиям нашей современности и немедленно сообщить нам, на каком этапе адаптация станет невозможной (в том случае, если станет
).Пример:
В неизвестный год двадцатого века, когда советское гражданство ещё вызывало в людях восхищение и уважение, когда тень с загнивающего Запада ещё не была густой и тревожной, когда отечественный ВПК ещё был великим и прекрасным, в одной из пивных Нижнего Тагила пыльный старец с блестящими от "Жигулевского" и добродушного интереса сытых посетителей глазами, рассказывал старинные истории, всегда имевшие большой успех в такого рода заведениях.
Когда завершилось повествование об известных героях Советского Союза и Социалистического Труда, о прекрасных женщинах, некогда бывших гордостью и славой всей страны, присутствующие как-то по-особому почувствовали прелесть жаркого огня в буржуйке, доброго пенистого пива и хорошей компании. В такой атмосфере всеобщего покоя и благодушия сам собой завязался разговор о фашистах и Гитлере, потому что здесь всё это казалось особенно неправдоподобным и далёким.
Замолчавший было старик, который вовремя заметил упадок интереса к своим историям и благоразумно занялся нехитрой снедью, вновь оживился и, перекрикивая особо громогласных своих слушателей произнёс:
- А вы знаете историю о Кэт, радистке Штирлица?
Воцарилась недоумённая тишина. Каждый спрашивал себя, что это за нерусское имя, имя, которое не встречалось ни в одном из томов серии "Военные мемуары", имя, которое либо не существовало вовсе, либо было предано самому глубокому забвению.
- Я расскажу вам, - наконец промолвил старик, насладившись жадным вниманием своей аудитории. - Я расскажу вам о прекрасной Кэт, советской девушке, рождённой для того, чтобы быть гордостью своего народа, а ставшей его незаживающей раной…
Слушайте!
ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯ
В огромном небе без пассажиров
Пропеллер весело жужжал.
«А что не любит, так и не надо», -
и на себя штурвал нажал.
(Фольклор)
Практикуемый значительной частью исследователей дескриптивный подход к феномену мэрисью не только не дает нам четкого ответа на вопрос о функциональной нагрузке мэрисьюписаний, но – будем откровенны – отрицает саму возможность такой постановки проблемы. В литературоедских и близких к ним кругам широко распространен взгляд на мэрисьюписание как на бесполезную и бесплодную трату времени, получивший метафорическое отражение в концепте «ментального вибратора». Однако, при всей образности подобного определения, его антинаучная сущность настолько очевидна, что мы не считаем себя вправе принимать его на вооружение и потому вынуждены сформулировать цель настоящей лекции как попытку приблизиться к пониманию функциональной нагрузки мэрисьюповествования посредством сопоставления его с близкородственными явлениями, прежде всего с рукописным девичьим рассказом *.
* За выдающуюся нечленораздельность и ужасающую длину фраза номинирована на премию «Черствый Академический Сухарь 2006».
В предыдущей лекции, рассуждая о генезисе мэрисьюписаний, мы сосредоточились преимущественно на общих для этих конструктов чертах. Между тем, при достаточно ярко выраженном формальном сходстве (общность сюжетной схемы, типажа Прекрасного Героя/Героини, условность художественного мира и пр.) явления эти отнюдь не тождественны друг другу, и прежде всего потому, что несут различную функциональную нагрузку.
Рукописный девичий рассказ, как и всякое фольклорное образование, утилитарен. Основная цель его (и самое причина возникновения жанра) - инициация читателя, подготовка его к переходу из одной половозрастной групы в другую. Именно этой цели жестко подчинены макро- и в значительной степени микроструктуры текста ДРР.
Так, главные герои рукописных девичьих рассказов – старшеклассники, выпускники, студенты; уже не дети, но еще не взрослые. Их возраст колеблется от 15 до 23 лет, а статус, как совершенно справедливо отмечает С.И.Жаворонок, «наиболее точно определяется словами «влюблен впервые» [Жаворонок, 1998: 191]. Таким образом, первая любовь фигурирует в ДРР не как сентиментальное переживание, но как сигнал об изменении половозрастного статуса героя; соединение героев есть одновременно и цель, к которой стремится повествование, и знак приближающегося конца повествования. Все, что происходит после соединения, вне социо-возрастной группы «влюбленных», остается за рамками рассказа.
Как следствие столь значимой привязки, пространство ДРР четко разделено: та его часть, что принадлежит главным героям, живет по законам логики сентиментальной повести – своего рода суррогата идеальных отношений для указанной возрастной группы. В рамках этой логики все импульсивные поступки героев, вплоть до самоубийства, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, поскольку соответствует главной задаче указанной социовозрастной группы: быть вместе любой ценой. Смерть – символическая или реальная – есть неотъемлемый атрибут „любовной инициации”, и потому три типа концовок ДРР - Безвременная гибель, свадьба, рождение ребенка –абсолютно взаимозаменяемы и семантически равны: «во всех трех случаях смерть преодолевается вдвоем. С любимым (даже в случае отказа от жизни) или его/ее ребенком» [Жаворонок, 1998: 191].
Итак, в сентиментально-романтической системе координат имеют место самые дикие, с позиции здравого смысла, поступки:
Семнадцать лет девчонке стало,
она в пилоты служить пошла.
В огромном небе без парашюта
На землю спрыгнула она.
В той же части текстуального пространства, где хозяйничают взрослые, романтически-сентиментальная логика уступает место несколько наивному, но все же прагматизму:
«Вот Витя ушел в армию… Однажды за семейным разговором отец Лены сказал: - Лена, тебе уже скоро двадцать лет. Не пора ли подумать о замужестве? Не жди Виктора, если он даже и согласится на тебе жениться, мы все равно тебя за него не отдадим. Ты училась в институте, а он простой солдат, даже звания никакого не имеет. Тебе нужен более достойный муж».
Или:
«Кирилл окончил военное училище, стал офицером… С Ленкой они ходили уже два с половиной года, но ходили только письмами. У Кирилла было невыгодное положение на работе. Они с Ленкой решили пожениться».
Этим признанием двойственности мира и попыткой описать чуждую читателю мировоззренческую систему ДРР кардинально отличается от мэрисью, экстраполирующей свой ход мыслей на всю воссозданную автором текстуальную реальность. Пространство мэри-сью не знает иной логики, кроме авторской; оно не только управляется, но ИСЧЕРПЫВАЕТСЯ авторским Я. В отсутствие четкой социовозрастной привязки, которая наблюдается в ДРР, в мэри-сью взрослые и дети, герои и негодяи, интеллигенты и пираты, храбрецы и трусы, хомосапиенсы и негуманоидные формы жизни имеют единую ценностную шкалу, единую эпистему и единый алгоритм мышления, согласованный исключительно с авторским представлением об окружающем мире. В этом тотальном, не знающем компромиссов авторском диктате вся сущность мэри-сью: заполучив посредством специндекса побольше доверчивых читателей, она не объясняет и не учит - она ПОКАЗЫВАЕТ.
И показывает всякий раз одно и то же, а именно – авторское Я.
Эта эксгибиционистская установка находит отражение в нарушении соотношения избыточности/недостаточности текста, особенно очевидном в сопоставлении с ДРР. Ведь прямым и естественным следствием утилитарности рукописного девичьего рассказа становится экономия средств. Являясь для своего читателя средством познания мира, ДРР часто апеллирует к общему для автора и реципиента опыту, его текст изобилует лакунами, заполнение которых не представляет для целевой аудитории никакого труда:
«Незаметно пролетело лето, а потом и пять лет, - говорится, к примеру, в рассказе «Иринка», и далее предельно схематично очерчивается процесс развития отношений: - Олега и Иру дразнили «жених и невеста». Они всюду ходили вместе: на каток, в кино, в школу. После школы вместе шли домой к Ире готовить уроки».
В тех же случаях, когда знания автора о реальности недостаточны, он делает выбор в пользу обтекаемой формулировки или фигуры умолчания:
„Сашу оперировала мать Кирилла, она была известным хирургом. После операции она сказала классной, что Саша может умереть. Светлана Аркадьевна попросила рассказать, что у нее за болезнь.
- У нее в левом боку была опухоль, - начала мать Кирилла, - но при ударе кто-то пробил ей в боку”.
Или:
„В то время, как Олег уехал, заболела Ира. Ее положили в больницу. У Иры было что-то с головой, и медицина была бессильна помочь девочке”.
Совершенно иной подход наблюдаем в мэри-сью с ее установкой на визуализацию и, как следствие, на механическое копирование соответствующих структур „большой литературы”:
„Капитан "Жемчужины" застыл на корме, обперевшись одной рукой об борт, а другой крепко сжимая толстую пеньковую верёвку, взмывавшую куда-то вверх к грот-мачте”.
Ср.:
«Мы быстро шли фордевинд, неся паруса бабочкой, стаксель на правом борту и грот на левом».
Как здесь не вспомнить знаменитый принцип Хемингуэя – «сначала надо изучить то, о чем пишешь, а затем научиться писать»? Во втором случае емкая фраза Джека Лондона при всем изобилии терминов, остается понятной для профана (паруса поставлены бабочкой – образное сравнение, помогающее визуализации; корабль движется _быстро_, что объясняет неизвестное неподготовленному читателю слово «фордевинд» и пр.) и информативной для посвященного. В первом крохотный, перегруженный деталями фрагмент, не только бесполезен для сюжета, но и разрушителен для репутации автора, поскольку с головой выдает его беспомощность в морской терминологии (причем автор, со свойственной эксгибиционистам уверенностью в собственной неотразимости, этой беспомощности совершенно не осознает).
Разумеется, описательность, даже избыточная, сама по себе не есть грех. Да, она тормозит нарратив, да, это проявление авторского диктата - но, во-первых, не динамикой единой живо произведение; во-вторых, далеко не все, что кажется нам избыточным, на самом деле таковым является (вспомните хрестоматийный драдедамовый платок). Наконец, читательская самостоятельность в любом случае ограничена, поскольку чтение - в идеале, разумеется - есть процесс сотрудничества, в котором обе стороны, автор и читатель, подчиняются единым правилам.
Хороший читатель, по Набокову, "должен вовремя обуздывать свое воображение, а для этого нужно ясно представлять тот особый мир, который предоставлен в его распоряжение автором. Нужно смотреть и слушать, нужно научиться видеть комнаты, одежду, манеры обитателей этого мира" [Набоков, 2000: 27].
Эффект погружения, безусловно, очень важен, но для хорошего автора, на наш скромный взгляд, никогда не является самоцелью - и это один из критериев, по которому монструозные бальзаковские описания отличаются от аналогичных по объему зарисовок из классической мэри-сью. Ибо мэрисьюписатель, в отличие от Бальзака, демонстрирует читателю себя и только себя.
Здесь мы следует уделить больше внимания типажу Прекрасной Героини, этой визитной карточке мэри-сью. Повторим высказанную в первой лекции крамольную мысль, что само по себе наличие барышни-прекрасной-во-всех-отношениях еще не делает текст МС; МС есть явление комплексное, это, если угодно, специфическое мировиденье, и Идеальное Я – лишь один, хоть и неотъемлемый его компонент.
В подтверждение наших слов сошлемся на недавнюю дискуссию, где в качестве примера мэри-сью фигурировал Рауль из "Двадцати лет спустя" Дюма: mithrilian.livejournal.com/280803.html
Gри всем трепетном отношении к нему Дюма-отца, Рауль в облегающем бронежилете ходить не будет. Он причесывается на прямой пробор, "следуя тогдашней моде"; дань той же моде - его благородно-серые шляпа, перчатки и сапоги. Дюма, вследствие многих причин, ВАЖНО, чтобы мы увидели его героя именно таким; это не тот случай, когда он согласен поступиться своим виденьем образа в пользу читательского. Let it be - таково его авторское право. При этом - никаких посягательств на правила авторско-читательской игры: Рауль одет сообразно времени и своему положению в обществе.
Туалет классической мэри-сью зависит исключительно от прихоти автора. "Из любви к искусству" многочисленные мэри-сью демонстрируют чудеса выносливости: швендяют в кринолинах по пересеченной местности, смело вымахивают саженками в бархатных платьях, а в том случае, если исторической реконструкции не требуется, в дело идут облегающие бронежилеты и прочие чудеса портняжного искусства.
Ну да бог с ними, с бронежилетами; Гюго вон тоже, не иначе как увлекшись, в знаменитой полупостельной сцене обряжает Эсмеральду, мягко говоря, не по-цыгански. Нас интересует прежде всего функция, которую описание выполняет в тексте.
Подобранные по цвету шляпа-сапоги-перчатки Рауля - деталь безусловно знаковая, отвечающая главной в процитированном отрывке теме благородства. Возможно, эта деталь избыточна; но одновременно она и функциональна. А вот как описывает свою героиню мэрисьюписатель (пример взят по принципу что-ближе-лежит, из душераздирающего фанфика "Sugarcane Paradise" на fanfic.ru, раздел "Пираты Карибского моря, естественно, орфография и пунктуация сохранены
):"Ты – молодая девушка, принадлежащая к высшей сфере Порт Рояла (запев, традиционный для МС. – здесь и далее комментарии А.). Твой отец – богатый купец, который поставляет шёлк и пряности на Ямайку (это купцы-то - в высшей сфере?). С детства тебя приучали к жизни среди тебе подобных – ты умеешь петь и играть на фортепьяно (no comments), и тебя два раза в неделю заставляют упражняться в игре, светским манерам, и вокалу (дорогой мэрисьювед А.! пожалуйста, обрати внимание на эту передовую конструкцию). Играть на фортепьяно тебе очень нравиться, хотя тебе хотелось бы приуспевать больше, но петь ты не очень любишь, и твои гувернантки рвут на себе волосы от злости, так как ты очень упрямая, и буквально сопротивляешься руками и ногами, когда тебя тащат на вокал (детали, не имеющие непосредственного отношения к сюжету, но - с натяжкой - проливающие свет на непростой характер героини).
Ты очень любишь читать, но твой отец запрещает тебе брать книги из старинной библиотеки в вашем доме. Он считает, что книги не для женщин, и излишние познания могут помешать ему выдать тебя замуж повыгоднее (а вот это уже пустой треп: отец помрет на первой странице, а заявленное патриархальное воспитание на характере героини никоим образом не скажется).
У него по видимому будут хорошие шансы, так как ты очень хорошо выглядишь – ты самая красивая девушка в Порт Рояле (собственно, этим можно было ограничиться - ни ф-но, ни вокал, ни отец нам дальше не понадобятся). Многие говорят, что это Элизабет, но это потому, что тебя так редко пускают из дома, что многие не знают тебя в лицо".
Фраза насчет сходства с Элизабет нам еще пригодится, а покуда пейдем к туалету:
«Сегодня вокала не будет, мисс», улыбается няня. «Идёмте, я вас одену, сегодня приезжает Ваш отец! А Вы знаете, он терпеть не может, когда Вы разгуливаете в светлых платьях и ещё без корсета (Нарушение правил. Девушка из высшего общества, да без корсета?).
Ты идёшь с няней за ширму, где она затягивает тебя в корсет – пожалуй, туже обычного. Но возможно это с непривычки. Ты тихо ругаешься сквозь зубы, но няня не делает тебе в это раз замечания. Она даёт тебе бледно-серое платье с кружевами, и длинные перчатки. Твой отец считает, что девушки твоего возраста должна носить платья потемнее, но ты любишь светлые тона, и поэтому он обычно не спорит, если ты только одеваешь длинные перчатки (Нарушение правил. Молодые девушки по правилам хорошего тона как раз носят светлое - папаша, вы отстали от жизни. Перчатки, кстати, нам тоже нигде не понадобятся)».
"Ты не понимаешь, почему этот человек хозяйничает у вас в доме, но у тебя от боли нет сил особенно размышлять, поэтому ты хорошенько размахиваешься, и бьёшь его острым каблуком твоей белой кожаной туфельки прямо в пах".
Этот отрывок заслуживает особого внимания: здесь типичная для МС нечуткость к динамике повествования. Героиню избивают, ей больно, и от боли "нет сил особенно размышлять"; но автор находит время оговорить, что туфелька, которой саданули в пах насильника, была белой и кожаной. Лучшее подтверждение тому, что визуализация в мэри-сью возведена в культ.
Дальше - больше. Героиню поколотили тростью, всячески над нею надругались, а под завязку еще и сообщили о гибели отца - но на следующее утро, как ни в чем не бывало,
"…в твою дверь без стука вошла Анна, она несла что-то белое.
«Вот мисс, одевайтесь быстрее, и дайте я вас затяну. Потом мы сразу же спустимся вниз, мистер Самптон хочет Вас видеть».
Ты покорно делаешь, как говорит Анна, потому что ты знаешь, что у неё могут быть из-за тебя проблемы. Той белой вещью, которую Анна принесла, оказалось белое платье. Ты его ещё не видела, наверное его привёз Самптон. Но платье бесподобной красоты, оно очень выгодно подчёкивает твою фигуру. Верх платья облегает твою фируру, юбка слегка закручена вокруг талии, таким образом создаются складки, которые становятся шире к низу платья".
Это скрупулезное, хоть и невнятное описание лишний раз подчеркивает потрясающую эмоциональную стойкость нежной благовоспитанной барышни, лишившейся накануне отца и избитой собственным опекуном.
Отчего же, невзирая на очевидную и никому не нужную избыточность текста, ёжики продолжают плакать и колоться? Ответ на этот вопрос невозможен без дополнительного исследования условий бытования МС-текста, о которых мы поговорим в следующий раз.
Пишет Алена (the_mockturtle) в marysuestics (с) 2005
@темы: творчество, перепостинг, юмор
-
-
22.01.2011 в 03:40-
-
22.01.2011 в 09:40-
-
22.01.2011 в 10:18-
-
22.01.2011 в 10:47-
-
22.01.2011 в 11:06Кстати,вот очень интересно... это "первое явление Мери-Сью" - не выдумка? кто-то реально так пишет??
-
-
22.01.2011 в 16:10-
-
22.01.2011 в 16:12-
-
22.01.2011 в 16:18-
-
22.01.2011 в 16:51-
-
22.01.2011 в 17:49-
-
22.01.2011 в 18:05-
-
22.01.2011 в 18:11-
-
22.01.2011 в 18:11